Странствие Кукши. За тридевять морей

Еще двое, сидевшие на пнях и созерцавшие работу братьев, прежде не замеченные Кукшей и Вадой, встают, направляются к огромной сосне и один за другим уходят куда-то вниз. «Там, наверно, вход в их пещерную обитель!» – догадывается Кукша.

Ему хочется подойти к оставшимся и заговорить с ними. Но что он им скажет? Спросит, за что наказывали отрока? Объявит, что он тоже христианин? Вдруг Кукша замечает, что отрок смотрит в их сторону. Замечает это и Вада. Но видит ли он их – ведь они прячутся за деревьями?

– Довольно! – шепчет Вада. – Пойдем отсюда! Скорее!

И, схватив Кукшу за руку, поспешно тащит его в глубь леса, к оврагу, из которого они прийти сюда.

– Отчего ты так торопишься? – удивленно спрашивает Кукша, но не получает ответа, Вада только ускоряет шаг.

– Это не просто христиане, как ты, например, – отвечает Вада уже в овраге, – это жрецы вашего Бога, они могут порчу напустить!

– Что ты болтаешь? Какую такую порчу?

– Обыкновенную… будешь весь век горбатым ходить… а самый могучий чародей изо всех – это молодой, которого секли. Видел, небось, что он не чувствует боли?

Кукша не находится, что ответить. Он ведь и правда никогда не видел таких лиц у людей, которым больно. Вада, меж тем, продолжает:

– Один знатный муж именем Катун, из наших, из полян, однажды рассердился за что-то на этого молодого и замахнулся на него мечом. И что же? Думаешь, ударил? Как бы не так! Только замахнулся, а меч-то из руки у него и выпал! Стоит с поднятой десницей и ничего поделать не может – не опускается десница[120], и хоть ты что! Так и ушел с поднятой рукой, а меч за ним товарищи унесли. Иные хотели было зарубить юного чародея, да поопаслись. А тот муж, Катун, долго маялся, по нескольку человек на руке у него висли, как на суку, – все без толку! Пока не надоумили догадливые люди попросить прощения у того молодого жреца. Пошел к христианским жрецам Катун, встречает его старик, он там у них за главного. Долго, говорит, ты не шел, однако еще не поздно делу помочь. Позвал молодого: натворил, говорит, теперь исправляй. Принялся молодой лечить полянина, мазал какой-то глиной, высохнет – соскоблит. И каждый раз какие-то свои христианские заклинания приговаривает. Несколько дней ходил Катун к нему в обитель. Изурочить-то скорое дело, не то, что вылечить… Однако с каждым днем все ниже рука опускалась, а на седьмой вернулась к ней прежняя влада. Но тут наслал молодой чародей на Катуна порчу почище прежней – уверовал полянин в христианского Бога! Катун теперь Христа пуще Перуна почитает! Каждую неделю посылает монахам хлебы и разные овощи, и садовые, и огородные, а мяса не посылает – мяса те чародеи не едят, видно, силу теряют от мяса… И объявил Катун по Киеву: «Кто обидит чернецов, будет иметь дело со мной!» Вишь, как опутали почтенного мужа своими чарами!

Вада умолкает, а потом вдруг совсем не к месту выпаливает:

– Ненавижу Оскольда!

Кукша с удивлением глядит на нее.

Но Вада больше не говорит про Оскольда ни слова.

Глава седьмая ПОСЛУШНИК [121] ФАРМУФИЙ

По совету Оскольда Кукша каждый день объезжает Киев на любимом Вороном.

– Раз ты мой дружинник, – говорит Оскольд, – не мешает тебе знать все киевские холмы и овраги, все поселения и урочища, как свои пять пальцев. Мало ли, что может случиться… Приглядывайся, где можно укрыться в случае нужды, а где может укрыться враг. Ты, небось, уже заметил: не все нас в Киеве любят…

Кукшу долго уговаривать не надо: день-деньской скакать на добром коне – кому не любо! К тому же Кукша убедился, что после царьградской выучки он вовсе не такой хороший наездник, как ему мнилось. Теперь он старается, не спешиваясь, одолевать крутые спуски и подъемы, скакать над обрывами, прыгать в седло, не прибегая к стременам, и спрыгивать на скаку.

Однажды Кукша не спеша поднимается на холм и на вершине видит того самого отрока, которого недавно так нещадно секли монахи. Отрок стоит на коленях и молится. Перед ним крест из серого камня, вросший в землю почти по самое перекрестие. Крест изъеден временем, поверхность его напоминает губку в царьградской бане, только губка другого цвета – светлее.

Кукша останавливается поодаль от молящегося отрока, чтобы не потревожить его, даже не слезает с Вороного, только гладит коня по шее, чтобы стоял спокойно. Завершив молитву, отрок на коленях подползает к кресту, целует его, трижды осеняет себя крестным знамением и поднимается с колен.

Кукша, как принято, здоровается с ним, и отрок с кроткой и приветливой улыбкой отвечает ему. Он смотрит на Кукшу и не спешит уйти, словно понимает, что для встречного наездника он человек не совсем случайный и, может быть, наездник хочет заговорить с ним.