Странствие по дороге сновидений; Середина октября - смерти лучшая пора; Место, где убивают хороших мальчиков; Хризантема пока не расцвела; Старик в ч

Возможность разговаривать по-японски была для инженера Ника Татэяма чем-то вроде запретного плода. Родители, старший брат, умерший в двенадцать лет от менингита, сестра, вышедшая замуж за мексиканца и уехавшая с ним на его родину, дома все говорили по-японски. Только его, самого младшего в семье, упорно заставляли объясняться по-английски.

Младший сын был надеждой всей семьи. Его блестящие математические способности проявились очень рано. В захудалой школе, где он учился, его хвалили и пророчили ему большую будущность. Отец до конца своих дней так и остался неквалифицированным рабочим, мать была судомойкой. Сестра и старший сын ничем особенно не выделялись. К тому же они были слишком японцами, их происхождение давало о себе знать решительно во всем, и рассчитывать на успех в Америке они не могли.

Татэяма-младший больше других членов своей семьи вошел в жизнь страны, в которой родился. Соседи находили, что он не очень-то похож на японца. Лучшего комплимента для его родителей не было. Они мечтали, чтобы их младший сын стал своим для американцев. В начале тридцатых годов они пересекли Тихий океан в надежде на счастье, но не дождались его. И мечтали, чтобы хоть судьба Ника сложилась счастливо.

— Это были смешные и трогательные люди, — сказал Татэяма, держа в руках керамическую чашечку с подогретым сакэ. — Они даже перестали справлять японские праздники. Мы отмечали День благодарения и Рождество. И все это для того, чтобы я «американизировался».

— А почему вы не вернулись на родину? — спросил сидевший на диване в углу гостиной японец средних лет.

— Видите ли, Наритака-сан, здесь, в японской общине, считается, что на родине плохо относятся и к нисэям и к реэмигрантам, считают и тех и других людьми второго сорта. Многие хотели вернуться после войны, но мало кто решился. Главным образом из-за детей. Думали, что и в Японии они будут чужими.

— Да, это роковая ошибка, — отозвался Нарита-ка. — Жить и умереть вдали от родины! Что может быть трагичнее?

Он достал из кармана очки и надел их.

— Я принес вам несколько фотоальбомов. Виды Токио и нашей с вами родной префектуры Кагосима. Я ведь тоже из Кагосима.

— Я не был в Японии, но когда по телевизору показывают наши острова, у меня щемит сердце. Спасибо, Наритака-сан, за вашу доброту.

— Что вы, что вы, — блеснул стеклами очков На-ритака. — Я очень рад знакомству с вами. Мы ведь хорошо знаем, каковы ваши успехи и радуемся, что это — творение японского гения.

— А я думал, — краснея от такой похвалы, сказал Татэяма, — что мое имя известно только в пределах конструкторского бюро «АВС». Ведь компьютеры носят имя моего шефа.

— Мы знаем, что это простая формальность. Представительство, лыжный спорт и глубоководное плавание отнимают у вашего шефа слишком много времени. Компьютерам нужно отдавать себя полностью.

— Он несколько эксцентричен. — Татэяма явно не давал волю своим чувствам. Он говорил о шефе с подчеркнутой объективностью. — Каждый год к лету сам строит катер, а осенью сжигает его, чтобы на следующий год построить новый. — В голосе Татэяма послышалась зависть. — Он может себе это позволить. Когда-то он был блестящим инженером. «АВС» никогда не расстанется с ним. Его имя — залог успеха. Компьютеры, на которых выбиты его инициалы, распродаются стремительно. От других инженеров требуют проектные разработки объемом в целую книгу, а он пишет заявку на одну страницу. Недавно нанял в качестве личного секретаря официантку из своего любимого ресторана. Вместо того чтобы печатать на машинке, она готовит ему коктейли.

— Пока на него работает такой человек, как вы, он может быть спокоен, — заметил Наритака. — Но вам я глубоко сочувствую. В Америке я уже второй год и вижу, что люди нашей с вами крови не могут рассчитывать здесь на успех. Японцев не собираются перевешать, как угрожали в прежние времена, но и ходу им не дают. Кое-как и терпят до очередной вспышки расовой ненависти.

— Я все же надеюсь, что со временем японцы станут полноправными гражданами американского общества, — сказал Татэяма.

Разговор был ему неприятен. Жаловаться не хотелось, а говорить об этом равнодушно Татэяма не мог.

— Вряд ли это когда-нибудь произойдет, — решительно возразил Наритака. — Японцы слишком самобытны, чтобы раствориться в этом космополитическом обществе.

Татэяма налил еще немного сакэ гостю и себе.

— А почему бы вам не побывать в Японии? — вдруг спросил Наритака.

— У меня там уже никого нет из родных, — печально ответил Татэяма. — Я буду чувствовать себя там очень одиноким.

— Не думаю, — серьезно произнес Наритака. — Среди своих вы немного отдохнете душой. Подумайте! Мои друзья охотно примут вас и сделают все, чтобы ваше пребывание на родине было приятным.

Проводив Наритака, Татэяма постоял на улице, дыша морозным воздухом.

Разговор с представителем «Ямато дэнки» смутил его.

Япония… Он часто думал о ней. Она манила и одновременно отпугивала его. «Дома не любят таких, как мы, сынок, считают нисэев предателями. Живи уж здесь…»