Странствие по таборам и монастырям

Расслабленный просветленно-ленивый матерок порхал возле их припухших губ, словно летний ветерок. Рядом лежали их велосипеды: один старый, с пятнами ржавчины, другой новый, сверкающий, белый, усеянный яркими и выпуклыми наклейками. По виду девочек невозможно было определить, какая из них – хозяйка старого, а какая – нового велосипеда, да Цыганскому Царю и не пришло в голову определять: совершенно неожиданно сексуальное возбуждение овладело им. Давно он не испытывал этих ощущений, они показались ему непривычными, загадочными. Все в этих девушках было пьянящим: смуглые тонкие пальцы, держащие сигареты, семечка, сползающая по щеке, беспечный и звонкий полусмех, спирально изогнутые тела и переплетающиеся ноги, словно им хотелось заплести в косичку все свое тело.

Затем вскрикнула иссохшая калитка, и девушки удалились в глубину желторослого садика, где белел домик. Велосипеды они необдуманно оставили у забора.

Напрасно они поступили так. Цыганский Царь (которого они не видели и не подозревали о его существовании) быстро вышел из кустов, оседлал один из великов и, не оглядываясь, уехал из селения. Никто его не окликнул, никто за ним не погнался.

Он выбрал белоснежный велосипед, модный, новейший, усеянный наклейками, и, рассекая теплое пространство вдоль тополей, он ожидал, что наказание последует, но оно не последовало.

Этот эпизод показался ему мистическим. Он не ожидал от себя такого деяния, а также не верил, что этот поступок может остаться загадочно и воздушно безнаказанным.

Скорее всего, он причинил дикую боль хозяйке велосипеда, для которой этот белоснежный и сверкающий агрегат составлял, вне всякого сомнения, предмет гордости и обожания, но он не чувствовал угрызений совести.

Страстное желание, испытанное им в отношении хозяйки велосипеда, оправдывало его в собственных глазах. Ему мнилось, он совершил нечто цыганское и стал ближе к своему воображаемому народу. Уж если не хватило молодечества погадать красной девице, то хотя бы коника белого увел под уздцы.

Он слышал, что цыгане в прошлые века славились конокрадством, а велик – наследник коня в глазах всадника и всадницы.

На украденном белом коне, который иногда казался белой стрекозой любви благодаря своему тихому молочному стрекотанию, Цыганский Царь мчался по просторам, высветленным зноем, – травы напоминали ему выбеленные солнцем волосы обворованных девушек. Закон формального единства (по-научному, закон морфогенетического резонанса), тот самый закон, который заставил длинного князя Совецкого воспользоваться длинным мундштуком (что сберегло длинную княжескую голову от короткой пули), заставил Це-Це на следующий день встретить автофургон, внешне перекликающийся с его велосипедом, – этот автофургон тоже был белоснежным, сверкающим и покрытым яркими наклейками и изображениями. Фургон стоял у обочины трассы, по которой несся трассирующий снаряд – Цыганский Царь. Снаряд затормозил, чтобы попросить сигарету у компании развеселых девушек и парней, которые с хохотом высыпали из фургона и теперь покупали персики у персиковой старухи. Бабки с персиками стояли во множестве вдоль трасс, выползая из своих кочевряжистых домиков с грудами ароматных плодов бессмертия на продажу. Сами эти приземистые женщины также казались бессмертными в силу здорового климата этих мест, и их лица, несмотря на морщины, были того же цвета, что и плоды.

Це-Це получил сигарету и персик. Персик съел сразу и жадно, а сигаретку заложил за ухо.

– Модный велик, – с одобрением произнес парень в пестрой рубахе и солнечных очках, который, судя по его беспалым перчаткам, был водителем автофургона. – Куда путь держишь, чувачок? Не направляешь ли ты часом свои стопы в сторону Республики Радости?

– Направляю, – ответил Це-Це сквозь персик. – Куда же мне еще их направлять-то?

По наивности Це-Це подумал, что парень имеет в виду нечто абстрактное, некий общечеловеческий горизонт светлых вер и упований, а может быть, даже и нечто вроде счастливого загробного персикового мира, но тут сказались годы его харьковской алкогольной изоляции: он не знал, что Республика Радости – это гигантский рейв, расцветающий в начале каждого августа у моря, неподалеку от того места, где они в данный момент находились.

Парень по-своему истолковал слова Цыганского Царя.

– А вот и наш паровоз туда летит, в коммуне остановка. Залазь, чувак, вместе с велосом – подбросим. Там у нас уже два велоса едут.

Паренек сиял улыбкой, а также зеркальными линзами, где отражался Цыганский Царь с персиковой косточкой в руках.