Странствие за Фарадоунами

Но как-то так вышло, что тут она взглянула на маленькое беззащитное существо, лежащее на земляном полу логова. Оно выглядело таким далеким от племени, про которое говорила барсучиха, что казалось совсем другим животным. И она его пожалела. Существо встретило ее взгляд широкой улыбкой и счастливым лопотанием, хватая вытянутой ручонкой воздух. Тара посмотрела опять на Брока, который никак не отвечал на вопросы, потому что ему нечего было сказать. Не из таких барсуков был Брок, чтобы оставить живое существо умирать на морозе, и единственное, что он мог сделать, — это принести малыша домой. Вдобавок (и этого барсук пока еще не объяснил, частью потому, что не знал как выразиться, а частью потому, что не был уверен, поймет ли его Тара) Брок чувствовал, что всей этой истории каким-то образом было предназначено случиться и что сам он всего лишь играл в ней некую определенную ему роль.

Брок встал на задние лапы, потянулся навстречу Таре, и барсуки потерлись носами; она закрыла глаза от удовольствия, и Брок подумал, как сильно он ее любит. Он стал поглаживать ее по голове передней лапой.

— Щенки у нас появятся только к Пробуждению, вот я и подумал: может, до той поры можно уделить ему немного твоего молока? Пусть живет здесь, с нами, пока не вырастет слишком большим, и, я уверен, ягодами, фруктами и грибами он будет лакомиться не хуже нас. Не беспокойся, все будет в порядке. — Он хотел добавить что-то еще, но был так измотан, что глаза у него против воли закрылись, и Брок начал уплывать в мир снов. — Разбуди меня ближе к Солнцу-Высоко, — успел пробормотать он, прежде чем завалиться на кучу сухого папоротника-орляка в углу и захрапеть.

Тара перенесла ребенка к дальней стороне их большой круглой пещерки и положила отдыхать на подстилку из лабазника[1], который собрала и отложила в прошлом году для собственных щенков. Запах лабазника обычно перебивает все прочие — как раз то, что надо для щенят, а значит, решила она, сгодится и для человеческого детеныша. Затем она сняла все слои одежды и ткани, в которые ребенок был закутан, и сложила в углу, чтобы позже вынести и зарыть. Нашелся, однако, предмет, который она решила сохранить, — прекрасная многоцветная шелковая шаль. Таре она понравилась и на цвет, и на ощупь. Спустя годы маленький зверек, так мирно лежащий здесь, быть может, обрадуется напоминанию о прошлом, какой-то связи со своим наследием. Она отнесла шаль в их спальню, вырыла в одной из стен небольшую нишу, поместила туда шаль и присыпала землей.

К тому времени, как она закончила, ребенок снова начал кривить маленькое личико, а затем закричал. «Должно быть, изголодался», — подумала Тара и легла к нему. Она надеялась, что в ее сосцах достаточно молока. А вдруг нет? Тогда беда! Она не знала, чем еще его можно кормить. Впрочем, собственных щенков, как сказал Брок, ждать осталось не слишком долго, так что с молоком у Тары вроде бы должен быть порядок. Она подтянула детеныша к себе и лапой повернула его лицо к соскам. Пару томительно тянувшихся минут ничего не происходило, но потом, к бурному облегчению Тары, он начал сосать. По физическим ощущениям человечек для барсучихи был словно любой из ее собственных щенков-сосунков, но с эмоциональной стороны она чувствовала себя нелепо, ведь ее тело сейчас питало человеческого детеныша. Если бы ее сосал щенок другой самки, и то было бы уже довольно необычно, а тут совсем другое животное, и притом уркку!

Несмотря на странность происходящего, Тара испытывала к ребенку те же тепло и нежность, которые раньше испытал Брок. Она сидела, баюкала на лапе эту непонятно-чуждую головку, чувствовала, как детеныш сосет, и постепенно ее охватывал восторг: в ее жизнь вошло настоящее приключение!

Малыш скоро насытился, и Тара бережно положила его на лабазник и прикрыла полосками бересты, поверх которых натаскала сухого папоротника-орляка. Ребенок довольно быстро заснул, и Тара принялась за уборку камеры: вытащила старую запачканную подстилку и положила на пол новую из куч за стеной жилой комнаты. Время от времени она проводила лапой по крову, чтобы очистить его от паутины, поскольку потолок был расчерчен корнями Старого Бука, и пауки любили устраиваться между ними. Наконец она добралась до входа в туннель и прошлась лапами по трем большим корням, обрамлявшим входной проем: один сверху и два по сторонам. За столетия их чистили так часто, что они приобрели чудесный густо-коричневый оттенок, стали блестящими и гладкими. Еще на них виднелись снизу легкие запилы — там точили свои когти барсуки, когда особенно темные и промозглые ночи не давали им пойти и поскрести что-нибудь снаружи логова. Эти отметки-царапины всегда напоминали Таре о поколениях барсуков, которые жили здесь. Она задумалась, как они умерли: скольких из них убил Великий Враг, а сколько просто мирно отошли во сне.