Странствие за Фарадоунами

Дорога без Сэма, однако, обернулась едва выносимой пыткой. Друзья все время забывали, что его тут нет, и всякий раз, когда кто-то оборачивался, чтобы взглянуть на пса или перекинуться с ним словом, напоминание о случившемся вновь стегало болью. Броку было хуже, чем остальным — он знал пса дольше всех и прошел бок о бок с ним всю дорогу. Наб попросил Перрифута идти подле Брока, и заяц охотно согласился, но, похоже, это не сильно помогло. Барсук шел с опущенной головой, иногда внезапно поднимал взгляд и смотрел на Перрифута пустыми непонимающими глазами, пока не вспоминал, и тогда его голова снова падала вниз и он понуждал свое уставшее тело тащиться дальше. Сначала Бруин, потом Тара, и вот теперь Сэм. Потеря отозвалась ужасно на всех животных, в особенности на Набе, чья жизнь была тесно переплетена с жизнью Брока, но тяжелее всего, бесспорно, на барсуке, потому что двое из них были его родней, а один — лучшим другом. Кроме того, у Наба теперь была Бет, ради которой стоило жить, так что мальчик мог ожидать чего-то от будущего; для Брока же прошлое умерло, а будущее представлялось неопределенным и одиноким.

Той ночью они добрались до кургана и до следующего вечера проспали в тени огромного платана глубоким сном без сновидений, а потом проснулись отдохнувшими. Даже Брок почувствовал себя немного лучше, когда они снова выступили к далекой горной цепи. Они уже забрались довольно высоко и шли по зеленым полям с пасущимися на них овцами. Поля были огорожены белыми каменными стенками. Высоко в ясном голубом небе распевали жаворонки, а внизу порхали ржанки, и возносили в тихий вечерний воздух свои плавные трели кроншнепы. Сзади, из долин, по которым они шли прошлой ночью, слышался то случайный хриплый крик совы, то лай лисицы, то выкрикивала весенний призыв кукушка. Ромашки и одуванчики, в дневную жару усеивавшие луга белым и оранжевым, теперь закрывались и складывали лепестки на ночь.

Так шли и шли они вперед весь остаток весны; затем наступило лето и на них обрушилось горячее солнце, иссушая им глотки и опаляя рты. Звери двигались от ручья к ручью, но по мере того как шли дни, а дождь отказывался выпадать, пруды и ручьи мелели, сохранившаяся в них вода становилась солоноватой и затхлой. Путники все время держали цель на далекие горы, издали туманные и голубоватые. Теперь, однако, животные снова спустились в низины, где почти не было ветра, который ослабил бы безжалостный жар, изливающийся с голубого неба на тропы и изгороди, вдоль которых они осторожно пробирались. Теперь они спали только во второй половине дня, потому что Наба одолевало стремление двигаться как можно быстрее. Он разделил с Бет ее поклажу из зимней одежды: коричневого плаща и кофт, которые помогли ей пережить холода. Наб хотел, чтобы она схоронила их где-нибудь под изгородью, но Бет отказалась наотрез.

— Это все, что у меня осталось от старой жизни и от родного дома, — сказала девочка. — Мне расстаться с ними не проще, чем тебе выбросить свою кору из Серебряного Леса.

И из любви к ней Наб неохотно согласился, так что кончилось тем, что он понес ее тяжелый плащ и пару кофт, а она взяла одну оставшуюся и поблагодарила его за чуткость и доброту.

Как-то жарким утром в разгар лета, устало бредя через поле по сухой и пыльной коровьей тропе, путники впервые увидели поднимающийся вдали толстый черный столб дыма. Он шел отвесно вверх в тяжелом безветренном воздухе, и животные чувствовали его резкий смрад даже издалека. Они остановились и воззрились на столб; все они раньше видели дым из труб уркку, но этот был каким-то другим. Чернее, гуще и плотнее, а запах, болезненно-сладкий, тошнотворный, напомнил Бет о том, как пахнут горящие куриные кости, когда люди кидают их в огонь после воскресного обеда.

— Смотрите, вон еще один, — сказал Брок и указал на столб погуще, справа от них. Оглянувшись вокруг, они заметили еще с дюжину возносящихся в небо черных султанов. В них было что-то зловещее и угрожающее, и Наб почувствовал, как по спине пробежал холодок.

— Пошли, — сказал он, — мы не можем стоять здесь весь день.

— Что они значат, Наб? — спросила Бет.

— Не знаю, но есть в них что-то такое, от чего мне страшно. Нам нужно поторопиться!

— Уже почти Солнце-Высоко, — возразил Перрифут. — Мы же можем остановиться здесь у изгороди на день? На вид место не хуже других.

Наб посмотрел на Уорригала, и тот проговорил:

— Может статься, другой возможности отдохнуть не подвернется довольно долго. Думаю, надо остановиться здесь и выступить рано вечером.

На том и порешили. Животные зашагали по полю к тянувшейся вдоль одной из сторон плотной изгороди, в которую вплеталось несколько больших дубов. Путники расположились в тени одного из них, а Уорригал сел на ветвь повыше, чтобы ловить любые признаки опасности. В зеленой тени дуба стояла восхитительная прохлада, и они вскоре уснули.