Странствия Шута

Нелегко было сражаться окоченевшими пальцами с задубевшей на морозе сбруей. Лошади встали рядом, чтобы было теплее. К тому времени, когда я расседлал их и устроил на ночлег, из-под двери в хижину пробился слабый свет. Я набрал еще ведро воды и направился в хижину, перебросив седельные сумки через плечо. Внутри хижина оказалась безыскусным, но по-своему уютным убежищем. Дощатый пол, каменный очаг у стены. Риддл развел огонь, и пламя как раз хорошо разгорелось. Мебель была простая – стол, два стула, деревянный топчан, занимавший немалую часть комнаты. На полках – два горшка, в которых можно было готовить. Фонарь. Две глиняные чашки и две миски. Рядом с хижиной пастухи оставили хороший запас дров. Я сходил к стогу и безжалостно уволок немалую его часть, чтобы застелить топчан. Риддл тем временем согрел воды в одном из горшков.

Мы почти не разговаривали, занимаясь каждый своим делом. Словно вернулись в прошлое, к тем отношениям, что связывали нас когда-то и не требовали слов. Он заварил чай. Я распределил сено по топчану, пододвинул к очагу стул и сел. Чтобы наклониться и стащить сапоги с онемевших от холода ног, потребовалось немало усилий. Медленно-медленно тепло от огня заполнило хижину и стало просачиваться в меня. Риддл сдул пыль с чашки и налил чаю. Я взял ее. Лицо саднило, мышцы задубели на морозе. И это – расплата за один-единственный день скачки по холоду. А что же пришлось пережить моей девочке? Жива ли она еще? Нет, нельзя даже подпускать к себе такие мысли. Персивиранс видел, как ее увозили в санях, укутанную в меха и одеяла. Они считают ее сокровищем и заботятся о ней.

И за это я убью их всех. Мысль о мести согрела меня куда лучше, чем огонь и чай.

Снаружи раздался стук копыт. Лошади ехали упрямой рысью. Я с трудом поднялся и разогнулся, но Риддл уже подошел к двери и распахнул ее. В свете его фонаря я увидел, как на поле медленно выехал Лант. Персивиранс уже слез с лошади.

– Ужасно выглядишь, – сказал Риддл Ланту вместо приветствия.

Тот не ответил, но глухо застонал от боли, когда его нога коснулась земли.

– Иди в хижину. Погрейся у огня. – Риддл взял поводья его лошади.

– Давайте я, господин, – вызвался Персивиранс, и Риддл с благодарностью передал ему поводья и фонарь.

– Помочь? – спросил я, стоя в дверях, хотя одна мысль о том, чтобы снова натянуть сапоги, приводила меня в ужас.

– Нет. Спасибо, господин. – Персивиранс отвечал с ледяной вежливостью.

Мальчишка злится на меня. Ну и ладно. Он увел всех трех лошадей в укрытие.

Лант медленно подковылял к хижине. Я отошел, пропуская его. Он шел на негнущихся ногах, его лицо было белым с красными пятнами от холода и боли. Не глядя на меня, он вошел и сел на стул подле очага. Риддл пододвинул ему свою чашку чая, и Лант молча принял ее.

– Напрасно ты не повернул назад, – сказал я ему.

– Возможно, – резко сказал он. – Но уважение Чейда для меня много значит.

Тут не поспоришь. Когда вернувшийся Персивиранс отряхнул с сапог снег, Риддл уступил ему второй стул. Ворона была с мальчиком. Она слетела с его плеча на стол, распушила перья, пригладила их и затихла. Я заново наполнил свою чашку чаем, и Пер взял ее у меня, пробормотав «спасибо» куда-то в пол.

– Пить! – потребовала Пеструха. – И жрать, жрать, жрать, жр-рать!

Мы с Риддлом позаботились о еде в дорогу, не слишком обременяя себя лишним грузом. Я взял припасов только на себя. Лант не взял вообще ничего – вероятно, думал, что мы будем ночевать на постоялых дворах. Персивиранс прихватил зерно для лошадей.

– Мой папаша всегда говорил: «Позаботься сперва о своем коне, он-то тебя вынесет, а ты его нести не сможешь. И не брезгуй и сам сварить себе его овса. Потому что, если для тебя этот овес слишком грязный, не надо и лошадь им кормить», – заявил Пер, выложив на стол небольшой мешочек после того, как я достал вяленое мясо и несколько сморщенных яблок.

«Баррич сказал бы, что твой отец все понимал правильно и ты молодец», – подумал я.

Риддл только головой покачал, глядя на мою скудную снедь, и достал из своих седельных сумок каравай кисло-сладкого черного хлеба, большой ломоть сыра, добрый кус ветчины и мешочек чернослива. Нам двоим этого хватило бы с лихвой, но и для четверых вышел неплохой ужин. Пеструха охотно удовольствовалась обрезками и очистками. Я заварил свежий чай и, пока Пер и Лант расслабленно отогревались у огня, принес еще дров, чтобы хватило на всю ночь.

Когда я вернулся, все уже зевали.

– У нас есть планы на завтра? – устало спросил Риддл.

– Встать рано. Отправиться в путь. Найти Би и Шайн. Убить тех, кто их похитил. Вернуть девочек домой.

– И это план? – спросил Лант, не в силах поверить.

– Исходя из того, что известно, ничего лучшего я не могу, – сказал я.

Риддл кивнул и подавил отчаянный зевок. Пер уже клевал носом у очага. Я забрал кружку из его обмякших рук.

– Иди спать, – сказал я ему. – Завтра будет новый день.

Зевнув, он встал и проковылял к топчану. И заснул мгновенно, так и не сняв башмаков.

– Как рана, Лант? – спросил я.