Странствия Шута

– Я чувствовала, – отозвалась она. – Сомневаюсь, если хоть кто-то здесь этого не чувствовал. Весь дворец гудел от магии. Фитц, зря мы это затеяли. Тебе нельзя продолжать. Это опасно.

– Да, опасно. Но гораздо важнее, что это правильно. Это очень правильно…

– Фитц, послушай меня…

– Пожалуйста! Ее ножки… С ними что-то пошло не так около года назад. Прежде она бегала и играла, а теперь едва ходит.

Я тряхнул головой и отвернулся от Янтарь.

Передо мной стояла горбатая женщина-Элдерлинг. Нет, это не горб, замотанный в ткань, как я сперва подумал! Это крылья, сложенные синие крылья у нее за спиной. Их сгибы торчали высоко, до уровня ушей, а кончики волочились по полу. Тяжело привалившись к матери, стояла девочка лет семи, с другой стороны ее поддерживал отец-Элдерлинг. Его чешуя была зеленой, чешуя матери – синей, и оба цвета сплелись в покровах девочки.

– Это наша дочь, – сказал отец. – Но уже много месяцев ни одна из наших дракониц не признает ее своей. Или вдруг обе заявляют права на нее и начинают ссориться, словно из-за игрушки, препираются по поводу того, какой ей быть, и одна переделывает то, что изменила в ней другая. На зиму наши драконицы улетели в теплые края. С тех пор дочери все хуже и хуже.

– Татс, Тимара, стоит ли просить принца вмешаться? – спросила Малта. – А если Синтара и Фенте разозлятся, когда вернутся и увидят, что произошло?

– Когда они вернутся, я и буду об этом думать, – отрезала Тимара. – А до тех пор Филлия не должна расплачиваться за их небрежение. Принц Шести Герцогств, ты можешь помочь ей?

Я оглядел девочку. Да уж, следы противоречий в ней были налицо. Одно ухо – с кисточкой, другое – заостренное. Несоответствие раздражало, как лязганье надтреснутого колокола. Я постарался вспомнить об осторожности.

– Не знаю. Но если я попытаюсь, мне, возможно, придется призвать внутренние силы ее тела. Она сама будет исцелять себя, я буду лишь направлять ее, однако предоставить то, в чем нуждается ее тело, не смогу.

– Я не понимаю, – сказал Татс.

Я указал на стопы девочки:

– Сами видите, ее ножки пытаются превратиться в драконьи лапы. Чтобы исправить их, надо убрать лишние кости и добавить мускулов. Я не могу там отрезать, тут прирастить. Это придется делать ее телу.

Элдерлинги в толпе зашептались, обсуждая мои слова.

Отец в зеленой чешуе опустился на колени перед дочерью, чтобы заглянуть ей в лицо:

– Решать тебе, Филлия. Ты этого хочешь?

Она посмотрела на меня с испугом и надеждой:

– Я хочу снова бегать и чтобы не было больно. А когда я улыбаюсь, кожа на лице так натягивается, что кажется, губы вот-вот треснут. – Она коснулась своей покрытой чешуей головы. – Я хочу, чтобы у меня росли волосы и голова не так мерзла! – Девочка протянула ко мне руки. Ногти были голубыми и заостренными, как когти. – Прошу тебя.

– Да, – ответил я.

Я протянул к ней руки, и она вручила мне свою судьбу. Две маленькие ручки легли в мои огрубевшие от тренировок с мечом ладони. Я ощутил, как больно ей стоять на искореженных ножках. Тогда я сел на пол, и она с благодарностью опустилась рядом. Сила во мне щупальцем протянулась к ней, коснулась лба. О, эта малышка оказалась настоящей загадкой. Вот это в ней от матери, то – от отца, а вот это – от дракониц, которые рвали ее на части, как два ребенка тянут понравившуюся им обоим куклу. Исправить ее можно по-разному. Столько возможных путей…

– А как хотелось бы тебе самой? – спросил я, и девочка просияла.

То, как она представляла себе свой идеальный облик, поразило меня. Ей нравились сильные когтистые лапы вместо ступней, если бы только они не искривлялись по мере роста. Она мечтала, чтобы на одной щеке у нее чешуя складывалась в синего коня, а темно-зеленые чешуйки узорами покрывали спину и руки, оплетая ее, как лоза, повторяя рисунок сосудов под кожей. Она хотела, чтобы у нее были черные волосы, густые и сильные, как у матери, и подвижные уши, чтобы лучше улавливать звуки. Девочка поделилась со мной этим мысленным образом, и при помощи Силы я убедил тело подчиниться ей. Откуда-то издалека доносились встревоженные голоса родителей, но решали здесь не они. Только Филлия могла выбрать, какой ей быть. И когда девочка наконец отошла от меня, мягко ступая на лапах с высоким сводом, разбросав по плечам сверкающую гриву, она крикнула им:

– Смотрите! Вот она я!

Еще один ребенок, которого принесли мне, родился с таким плоским, приплюснутым носом, что едва мог дышать. Мы с ним выяснили, каким должен был быть его нос, и заодно удлинили пальцы и исправили тазовые кости, чтобы он мог ходить прямо. Вправлять кости было больно, мальчик застонал. Мне было жаль его, но мы с Силой шепнули ему: «Так надо!» Когда я передал его родителям, он был исхудавший и хватал ртом воздух после перенесенной боли. Кто-то из родителей – отец или мать, не помню, – сердито уставился на меня, оскалив зубы, другой заплакал, но мальчик мог дышать и большие пальцы на руках слушались его.

– Фитц. Хватит на сегодня. Остановись. – Голос Янтарь дрожал.