Странствия

Как мы покинули Разбойничий остров, направляясь в порт Лиампо, и что случилось с нами, пока мы не достигли реки под названием Шинграу

После того как все мы оказались на борту лантеа и уверились в том, что китайцы не могут причинить нам ни малейшего вреда, мы принялись неторопливо есть их ужин, который им приготовил старик повар. Заключался он в двух кастрюлях риса с уткой и свиными шкварками и пришелся нам весьма по вкусу, если судить по аппетиту, с которым его поедали.

Отужинав и воздав господу хвалу за милость, которую он нам оказал, мы принялись разыскивать товары, находившиеся на судне. Мы нашли шелковые и штофные ткани, крученую шелковую нить, атлас и три больших глиняных сосуда, наполненных мускусом, — всего на четыре тысячи крузадо, не считая изрядного запаса риса, сахара, окороков и двух клеток с курицами, которые показались нам наиболее ценными, так как пища эта могла спасти больных, которых было еще достаточно много. Мы принялись без зазрения совести кромсать штуки материи, дабы снабдить себя недостававшей одеждой.

В это время Антонио де Фариа заметил мальчика лет двенадцати или тринадцати, белолицего и миловидного, и спросил его, откуда следовала эта лантеа и по какой причине она зашла в эту гавань, чья она была и куда намеревалась идти.

На что тот ответил:

— Она принадлежала несчастному отцу моему, которому выпала печальная и горестная доля быть менее чем за час лишенным вами всего того, что он скопил более чем за тридцать лет. А плыл он из места, называемого Куоаманом ^{173}, где приобрел все эти товары в обмен на серебро, и собирался продать их сиамским купцам, приходящим на своих джонках в порт Конхай. Несчастной судьбе было угодно завести его из-за недостатка пресной воды в этот порт, где вы забрали все его товары, нимало не боясь небесного правосудия.

Антонио де Фариа сказал ему, чтобы он не плакал, и приласкал его, как мог, обещая, что будет обращаться с ним, как с родным сыном, ибо таким он его считает и будет считать вечно.

В ответ на это мальчик посмотрел на него и сказал с недоверчивой улыбкой:

— Хоть я и мал, не думайте, что я, как дитя, поверю, будто человек, ограбивший моего отца, станет любить меня, как сына. Но если я ошибся и это действительно так, я очень, очень, очень прошу тебя ради твоего бога позволить мне броситься в воду и доплыть до той злополучной земли, где остался зачавший меня, ибо он настоящий мой отец, с которым я предпочитаю умереть в том лесу, где несчастный старик оплакивает меня, чем жить среди таких бессовестных людей, как вы.

Некоторые из присутствующих при этом стали корить мальчика за то, что он говорит такие вещи, что это нехорошо.

На что он ответил:

— Знаете, почему я вам это говорю? А потому, что я видел, как вы, наевшись, воздевали руки к небу и губами, лоснящимися от жира, возносили благодарения господу, как люди, которые считают, что небу достаточно, если перед ним осклабят зубы, и им дела нет, будет ли возмещен ущерб, нанесенный другому человеку. Но я-то знаю, что всесильный не столько повелевает нам шевелить губами, как запрещает грабить и убивать — два греха, всю тяжесть которых вы познаете после смерти, когда его божественное правосудие жестоко вас покарает.

Пораженный этими словами, Антонио де Фариа спросил мальчика, не хочет ли он стать христианином. На что тот, пристально взглянув на него, ответил:

— Мне непонятно, что ты говоришь, и неизвестно, что ты мне предлагаешь. Объясни мне все сначала, и тогда я смогу тебе дать разумный ответ.

Тогда Антонио де Фариа очень осторожно, как он это умел, постарался просветить его, но мальчик ничего не ответил, а только поднял глаза к небу и, воздев руки, произнес сквозь слезы:

— Благословенно, господи, твое долготерпение, ибо ты терпишь на земле людей, которые так хорошо говорят о тебе и так дурно соблюдают твои законы, как эти вот слепые злодеи, полагающие, что их грабежи и молитвы так же угодны тебе, как угодны они земным тиранам.

И, не желая больше отвечать ни на какие расспросы, он забился в угол, заплакал и три дня не прикасался ни к какой пище, которую ему давали.

Между тем был собран совет, чтобы решить, каким курсом надлежит теперь следовать и идти ли на север или на юг. Мнения по этому вопросу высказывались самые различные, но наконец все согласились направиться в Лиампо, гавань, отстоявшую от нас на двести шестьдесят легуа к северу, ибо могло случиться, что, следуя вдоль берега, нам удастся разжиться другим судном, большим по размерам и более подходящим для наших целей, ибо то, которым мы располагали, было слишком мало для столь длительного плавания и небезопасно в случае жестоких бурь, которые в новолуние на этом побережье Китая бывают причиной весьма частых кораблекрушений.