Страшен путь на Ошхамахо

Медлительный Бот, бормоча угрозы в подпаленную бороду, стремился встретиться лицом к лицу с Хатажуковым, но это ему долго не удавалось. Под ударами его длинной сабли навсегда спешились еще два шогенуковца, пока он не увидел прямо перед собой сверкающие звериной яростью огромные глаза Мухамеда. Боту показалось, что эти жуткие глаза вдруг начали увеличиваться, расти — вот они уже, как две желтые тыквы, как два серых мельничных жернова, вот они закрыли собой все небо, стали угольно-черными, потом подернулись зыбким мутно-розовым туманом. Бот ощутил на своем лице дыхание горячего ветра и почувствовал, как его грузное тело обрело легкость надутого меха и полетело куда-то ввысь, в мелодично звенящую пустоту. Сила и быстрота оказались на стороне Мухамеда. И уж если его клинок прогулялся по лицу противника, бесполезно приглашать лекаря.

Число сражающихся стараниями Хатажукова и двух-трех искусных в своем деле тузаровцев уменьшилось наполовину, а Канболет не появлялся.

Еще чудом оставался жив Адешем, обязанный своим везением рослому коню Шужея, который, отличаясь особой воинственностью, то и дело взвивался на дыбы и бил чужих лошадей копытами. Неожиданно для Адешема у него снова произошло столкновение с Хатажуковым. Шужеевский конь грудью налетел сбоку на изящного чистокровного жеребца Мухамеда и повалил его на землю вместе с всадником. Изрыгая страшные проклятия и отплевываясь кровью от больно прикушенного языка, Хатажуков вскочил на ноги. Князь не помнил себя от бешеной ярости. Он не стал снова садиться на коня, а погнался за пролетавшим мимо стариком, догнал его в три прыжка и рывком выдернул из седла, как пучок травы из земли. Маленькая джатэ выпала из правой руки Адешема.

— Ах ты, рваный шарык! — скрежетнул зубами Мухамед. — От кого? От какого-то навоза я, князь, дважды терпел позор! — Хатажуков тряс табунщика, словно тряпичное чучело.

— Потерпишь и в третий раз, — прошептал Адешем и плюнул князю и глаза.

Хатажуков взвыл в отчаянной тоске и с силой швырнул старика на землю. Адешем откатился к плетню и затих — похоже было, что навсегда. Князь взмахнул саблей и бросился к нему, но вдруг в его шлеме что-то гулко звякнуло, ноги подломились в коленях, и он медленно опустился на землю.

Главный виновник всей пролитой сегодня крови Алигоко Вшиголовый, верный себе, и на этот раз не утруждал себя участием в побоище. Дождавшись того момента, когда тузаровцев оставалось всего пятеро, да и они должны были вот-вот погибнуть, Шогенуков решил начать поиски панциря: молодой тлекотлеш, скорее всего, оставил его дома. «Мухамед справится тут и без меня», — подумал князь и, перескакивая через трупы своих и чужих людей («своих опять больше»,

— отметил он про себя), направил коня прямо к дверям хачеша. Только он спешился, как двери распахнулись, и из гостиной вылетела какая-то высокая девушка. Не обращая внимания на Алигоко, она подбежала сзади к Хатажукову, поднимавшему в это мгновение саблю над неподвижным Адешемом, быстро подобрала самопальник Бота, размахнулась, ухватив ружье за ствол, и со звоном обрушила тяжелый приклад на голову князя. Затем она отшвырнула самопальник в сторону и склонилась над стариком.

Впервые за последнее время Шогенуков, не без удовольствия наблюдавший за посрамлением сообщника, испытал необычное чувство. Сейчас им владела не злоба, не раздражение, не страх и вечное недовольство окружающими — сейчас ему было радостно и почему-то приятно. Но к новому чувству примешалась, разумеется, и неистребимая жажда обладания тем, чего он не имел, а имели, на зависть ему, другие. И теперь ему захотелось увезти отсюда не только драгоценный панцирь. Однако на первом месте был все-таки панцирь — и Шогенуков поспешил на поиски.

Адешем открыл глаза и увидел склоненное над ним красивое женское лицо.

— Очнулся, дедушка? — услышал он ласковый голос. Адешем едва слышно проговорил что-то непонятное.

— Что ты сказал, дедушка? Какая «арба»?

— Арба, говорю, все-таки перевернулась. И виноват во всем я.

— В чем ты виноват?

— Это кто тут со мной? А-а, Нальжан!

— Да, да, это я! Узнал?

— Узнал, — вздохнул старик. — Вот видишь, Нальжан, и маленькая птичка стала причиной снежного обвала…

— При чем здесь какая-то птичка?

— Это я — птичка.

— Оттащить бы тебя отсюда…

— Постой, Нальжан, наклонись пониже, — строго сказал Адешем, — о новом хозяйском панцире знаешь?

— А кто о нем не знает?

— Можно подумать, что Каральби каждую свою новость торопится поскорей сообщить всем женщинам, — усмехнулся старик.

— Нам не надо сообщать, — обиделась Нальжан, — мы и так все узнаем.

— Где лежит панцирь, тебе известно?

— А как же иначе? Разве не я слежу за порядком в доме?

— Значит, в доме… Найдет его шакал вшиголовый, найдет…

— Да о чем мы с тобой болтаем, старый ты ребенок! — возмутилась Нальжан. — Тут бойня кругом, наши почти все убиты… Ты встать можешь?

— По мне как будто конница проскакала, шевельнуться не могу…

Нальжан громко заплакала. Взяв Адешема под мышки, она поволокла его к амбару.