Страшен путь на Ошхамахо

Но разве низкорожденному дано право раздумывать, стоит или не стоит пускать в ход обнаженную сталь? Не его ума это дело. Голова ему дадена для того, чтоб он мучил ее заботами о благополучии князя, о богатстве княжеского дома и пышности его пиров, а также для того, чтобы сложить ее в том месте и в то время, какое укажет князь.

И низкорожденные люди, вежливые и воспитанные, стеснялисьотказать в помощи своему «родному» князю, когда у того возникает желание разгромить селище и угнать скот другого князя. По первому зову благороднорожденного хозяина они шли проламывать черепа таких же, как правило, очень вежливых и хорошо воспитанных крестьян из соседних земель.

Холопская кровь всегда стоила дешево. Зато кровь князя не имела цены — она была священной.

Так уже повелось в Кабарде, что простой воин, столкнувшись на поле брани с неприятельским князем, не имел права его убивать, даже спасая собственную жизнь. Можно было отражать удары, но ни в коем случае не наносить ответные. Ведь князь — это даже не человек, а существо почти божественное.

Стать виновником гибели князя гораздо страшнее, чем погибнуть самому. Ибо «кровь убитого пши наполняет собой всю глубину ущелья, и в эту мрачную бездну даже взор ворона могильного устремляется с леденящим ужасом».

Взоры вашего созерцателя тоже не всегда оставались беспристрастными. На его глазах (отчасти и не без его желания) погибли два князя. Однако мрачные бездны ущелий не заполнились их кровью. Может быть, потому, что таковых не оказалось поблизости? Правда, впоследствии молва утверждала, будто Тэрч всю ночь нес к далекому Хазасу не воду, а кровь Хатажуковых, но прямых свидетелей этого зрелища не нашлось.

А вскоре по всей Малой Кабарде, затем и по Большой стал ходить еще один жуткий хабар, который пересказывался осторожненьким шепотом.

Обманутая хитрым Адешемом змея приплыла к терским берегам, потопила (ни больше ни меньше) сорок всадников из отряда Шогенукова, потом, в разгаре битвы у тузаровского дома, заползла в хачеш и унесла на дно реки бесценный чудодейственный панцирь, из-за которого и пролилось так много крови.

От этого панциря — уж лучше бы ему сгинуть без следа! — еще у многих будут болеть головы.

Он снова пропал, но теперь ненадолго: на каких-то семь лет. И от предчувствия новых неприглядных зрелищ тошно и тоскливо становится на душе созерцателя.

ХАБАР СЕДЬМОЙ, дающий (кроме всего прочего) представление о тех богословских спорах, которые родили печальную кабардинскую поговорку «Племянник явится — и заплачет Псатха»