Страшен путь на Ошхамахо

Быстро одевшись, он подошел к Бати, сладко спавшему в той же небольшой гостевой. Канболет тихонько рассмеялся и запел:

Лелай, мой свет, лелай!
Вырастешь большим —
Будешь молодцом!
Добычу отбивай —
Быков и лошадей
Будет тебя ждать
Твой старый аталык.
Его не забывай,
Добычею делись!
Лелай, мой свет, лелай…

При первых словах песенки, которую Канболет пел, умело подделывая свой голос под стариковский, юноша открыл глаза. Сообразив, что над ним поют колыбельную, смутился, укоризненно посмотрел на аталыка и потянулся за своей одеждой.

После простой утренней трапезы — кислое молоко, кусочек сыра, ячменная лепешка — гости в сопровождении Куанча отправились на прогулку в лес.

На поляне, местами изрытой дикими Свиньями, Канболет вырезал крепкую кизиловую дубинку.

— Бери саблю, Бати, и постарайся отрубить от моей палки хотя бы ее конец. А я буду тоже действовать, как клинком, и, отражая твои удары, попытаюсь уберечь палку от лезвия.

Глаза Кубати загорелись мальчишеским азартом. Сделав саблей несколько вращательных движений над головой, так, что клинок образовал в воздухе почти сплошной сверкающий круг, юноша ринулся в атаку. Рраз! И сабля разрубила… пустоту: в последнее мгновение Болет сделал незаметное движение кистью руки, и дубинка ушла из-под разящего лезвия. Новый выпад — теперь Бати попал по кизиловой палке, но она мягко спружинила, поддалась под нажимом и погасила всю силу рубящего удара. И тут боковой удар палки обрушился теперь на плоскость клинка. Так повторялось, к неописуемому восторгу Куанча, много раз. От палки отлетали мелкие щепочки, но она оставалась той же длины, что и была вначале. Канболет на какой-то неуловимый миг все время опережал воспитанника.

— Ух, ладно! Ой, хорошо! — вопил Куанч. Наконец парню удалось верно рассчитать обманное движение и перерубить дубинку в самой ее середине. Куанч хлопнул себя но ляжкам и запрыгал в избытке чувств — теперь он восхищался своим ровесником:

— Хорошо! Ладно!

А Кубати перевел дух и, вкладывая саблю в ножны, уныло протянул:

— Не-е-е, мне еще далеко до тебя, аталык.

— Не так уж и далеко, — добродушно усмехнулся Тузаров. — Знаешь, в чем твоя ошибка? И не одна! Первая — слишком крепко сжимаешь рукоять. Из-за этого теряется быстрота взмахов. Сжимать кулак покрепче необходимо лишь на короткий — последний миг, когда клинок встречает препятствие. Вторая ошибка — ты вкладываешь в каждое движение всю свою силу, а опытный джигит тратит ее бережно. Там, где надо перерубить древко копья, не следует применять силу, нужную для того, чтобы перерубить оглоблю. И горячиться при этом не стоит — очень скоро устанешь. Расчетливый и хладнокровный боец раньше достигает цели, чем нетерпеливый и вспыльчивый.

— Я все понял, Болет, — сказал повеселевший Кубати.

— Аланлы! [61] Как не понять такие хорошие слова! — с жаром подхватил Куанч: ведь советы Тузарова относились и к нему, Куанчу, тоже.

Потом Канболет и Куанч боролись вдвоем против Кубати, но безуспешно: как ни старались, а повалить парня на землю им не удалось. Канболет шутливо возмущался и жаловался на «старческую немощь».

Как бы в отместку, он заставил Кубати присесть на корточки и ковылять к дому «гусиной поступью», да еще и нести на плечах хохочущего во все горло Куанча.

* * *

— Не зайдешь ли ко мне в кузню, Канболет? — пригласил Емуз. — Не бойся, я не собираюсь делать тебя своим подручным.

— А я бы охотно постучал молотом под началом такого мастера, — улыбнулся Канболет, поддерживая шутливый тон кузнеца.

В углу, возле горна, стояла Нальжан. Видно, она только что прокачала мехи, и пламя горящих углей играло розовыми отблесками на ее лице.

Емуз подошел к массивному чинаровому обрубку, на котором была укреплена наковальня.

— Давай-ка, сын Тузарова, положим эту деревяшку набок.

Мужчины навалились на тяжёлый комель — три обхвата в поперечнике — и опрокинули его на сухой глинобитный пол кузницы. В земле обнаружилось углубление. Нальжан наклонилась и вынула оттуда промасленный полотняный мешок.

— Здесь все, что осталось от твоего наследства, Канболет, — сказала она. — Развязывай мешок.

Волнуясь от неясного предчувствия, Тузаров запустил руку во внутрь мешка и ощутил гладкую прохладную поверхность металла. И вот на свет божий вновь появился знаменитый и злополучный панцирь Саладина. События семилетней давности вдруг ожили перед взором Канболета подобно тому, как вспыхивают иногда в потухшем костре запоздалые язычки яркого огня.

— Как он сюда попал? — хриплым голосом пробасил Тузаров. Он устало опустился на скамью и поставил панцирь рядом с собой.

— Сестра тебе расскажет, — Емуз посмотрел на сестру, кивнул ей головой и вышел из кузницы.