Страшен путь на Ошхамахо

Все было бы хорошо, всем был бы доволен сейчас Шогенуков, да вот, не говоря уже о чирьях, набег оказался неудачным. И хотя мальчишку хатажуковского захватили, а Тузаров, несомненно, убит, самая главная цель осталась недостигнутой: бесценный панцирь и на этот раз не попал в княжеские руки. На Тузарове его не было. Где же они его спрятали? Может, кургоковский выродок знает? Наверное, знает, да не скажет. Такая порода! Но спросить все равно придется… А что тут бубнит этот толстозадый таубий? Шогенуков очнулся от раздумий, посмотрел на Джабоя и понял — тот ему уже давно что-то доказывает.

— …по шесть пар быков, понял? И по одному ружью из лучших и еще по паре налокотников, тоже не из плохих…

— Постой, постой! — остановил его Алигоко. — О чем ты толкуешь?

— Как! Ты что, не слушал меня? — оторопел Джабой. — Я говорил: за каждого из двух погибших моих людей ты мне должен — понял? — отдать по полсотне овец, по две сабли, по шесть пар…

— Подожди, таубий! Я хочу спросить, не добавить ли тебе еще кое-что из одежды? Понял?

— Понял. Добавь! — согласился Келеметов.

— Например, подарить штаны взамен тех, что попали в шурпу?

Джабой побагровел от гнева:

— Издеваешься, храбрейший пши?! Насмешками хочешь заплатить мне долг?

Теперь и Алигоко вышел из себя.

— Это что еще за намек? Ты как произнес слово «храбрейший»? — прошипел, брызгая желтой слюной, Шогенуков — сначала все дело испортил твой болван, которого, как щепка, бросили в воду — он и визжал, как щенок, и мы не смогли напасть внезапно. Потом ты прятался за спины других, когда мои парни сцепились с этим бешеным кузнецом!

— Зато я, зато я, — тяжело отдуваясь, хрипел Джабой, — кто, как не я, поднимал тебя с земли, когда эта баба, на поединок с которой ты так храбро стремился, выкинула тебя из седла?!

Об этом Шогенукову не то чтоб говорить, но даже думать было невыносимо. Тяжко страдая, он закрыл свои маленькие шакальи глазки — и перед ним ожила недавняя картина: они врываются во двор, из дома выскакивает Тузаров, но тут же, остановленный стрелой, падает навзничь. Три келеметовца торопливо спешиваются и бегут к хачешу — они считают, что приспело время грабежа, — и вдруг им преграждает путь этот кузнец. Кто-то натыкается на его клинок и валится замертво на землю. Кузнец стреляет с левой руки из пистолета, и, вооруженный луком, алиготовский юзбаши [73], три дня назад чудом спасшийся от резни, теперь навсегда складывает голову, которая была у него все-таки единственной. Вшиголовый видит Нальжан и от злобной радости чуть не задыхается: такая добыча попадает в его капкан! Нальжан и не думает спасаться. Она не дает князю спешиться самому, а хватает его за ногу, тащит рывком на себя и… больше ничего Алигоко не видел и не слышал. Очнулся от беспамятства уже далеко за мостом, поддерживаемый в седле двумя уорками.

— Молчи, Келеметов, молчи! — зарычал Алигоко. — Ты ведь не был оглушен падением с коня, так почему не взял в доме богатую добычу?

— Клянусь семью поколениями своих предков, надо было успеть хотя бы уйти живыми! Еще немного — и тогда дерись с целым войском мужичья, которое бежало на выручку. Их сто или двести было. Мы не смогли даже лошадей угнать. Одни только мой человек, видел я, проскочил в дом и отстал от всех. Так и не догнал нас потом. Конечно, убили его…

— Ну тогда и нечего приставать ко мне насчет каких-то долгов. Я тоже пострадал на этом деле.

— Тогда пускай нас Алигот-паша рассудит. Он тебя, князь, со вчерашнего вечера не так любит. Драгоценности его ты не отбил, а его юзбаши совсем свою башку загубил, пусть ему там, куда мы все уйдем, хорошо будет!

Да-а, насчет недовольства паши Джабой определенно был прав, но Алигоко заявил со злорадной ухмылкой:

— Ну что же, таубий! Попробуй, обратись к Алиготу. Он тебя так «рассудит», что ты не только без скотины останешься, а еще и без последних штанов.

Джабой бешено вращал выпученными глазами, хотел что-то ответить, но подходящих слов не было. Еще немного — и благородные мужи схватились бы за кинжалы, но тут неожиданно раздался сиплый, будто от простуды, голос крымского сераскира:

— Эй! Вы тут чего грызетесь? Кость не поделили? Джабой и Алигоко быстро обернулись на голос: ханский наместник выбрался из балагана и болезненно потягивался — видно, у него ломило поясницу, хотя и без того чувствовалось, что его высокое сиятельство пребывает в сквернейшем состоянии и духа и тела.

Шогенуков, человек отнюдь не глупый, отлично знал, что ту ночь, когда он спас жизнь Алигота, и сегодняшнее утро разделяет целый горный хребет — и не только между Баксаном и Чегемом.

— Да будет добрым твое пробуждение, сиятельный паша! — совсем как-то некстати воскликнул Джабой.

Алигот лишь угрюмо покосился на незадачливого таубия, а затем перенес все свое высокое внимание в сторону Шогенукова. Смотрел он вроде на князя, но вроде и куда-то мимо, а может быть, и сквозь него.