Страшная история

Очередной провал живота и тишина. И снова мои мысли неизбежно возвращаются к мысли о том, что это был его последний выдох. Папа знает о том, что дела его совсем плохи, но не хочет умирать. Его страшно пугает мысль о смерти, поэтому он ведет себя последнее время агрессивно, даже хуже, чем раньше, а вспышки гнева посещают его все чаще.

Даже чаще, чем тогда, когда он был молод и абсолютно здоров.

Но я не должна обращать внимание на его поведение. Моя задача, как единственного оставшегося у него родного человека – облегчить его страдания. Он мой отец, а я его дочь. Вот, что важно. Я перевожу взгляд в сторону и некоторое время рассматриваю изогнутый деревянный костыль, приставленный к прикроватной тумбочке, а потом опускаю глаза на тяжелый медный набалдашник на его нижнем конце.

– Оби, – внезапно бормочет папа, а в следующую секунду его налитые кровью по краям и желтые вокруг зрачков глаза распахиваются.

– Я здесь, – с готовностью отвечаю я.

– Моя посудина, – шепчет он, морщась от боли и пытаясь сесть в постели. – Она уже переполнена…

Я поднимаюсь на ноги:

– Сейчас я ее поменяю, папа.

–А чем же ты занималась до этого? Или тебе нравится смотреть на то, как твой отец тонет в собственном дерьме, тупая корова?

Его голос затихает, но через мгновение он бормочет себе под нос еще несколько проклятий:

– Ты ничем не лучше тех идиотов из окружной больницы… – это единственная часть его тирады, которую мне удается уловить краем уха.

Склонившись над папой, я просовываю руку под простыню и достаю посудину, не без удивления обнаружив, что она абсолютно чистая. Всё как обычно. Он просто издевается надо мной и придирается к каждой мелочи. Ему нравится делать это.

– Чего уставилась своими бесстыжими глазами? – шипит он с ненавистью. – Пошевеливайся!

– Сейчас я всё исправлю, – только лишь вздыхаю я, не желая вступать с ним в бесполезный спор.

– Ты должна была давно уже сделать это, бесполезное животное!

– Мне очень жаль, я…

– Черт возьми, как же ты отвратительна! Так ты платишь добром тому, кто вырастил тебя? Ты неблагодарная тварь, которую мне стыдно называть своей дочерью!

Слегка вздрагивая от его жестоких и очень обидных слов, я испытываю искушение возразить и сказать папе о том, что посудина абсолютно чистая, но сдерживаю себя, чтобы не злить его еще больше, а потом разворачиваюсь к выходу, всем своим видом показывая, что направляюсь вымыть ее и вернуть на положенное место. Остановившись в дверном проеме, я оборачиваюсь и спрашиваю с надеждой в голосе:

– Ты уверен, что не хочешь еще раз подумать о профессиональной сиделке? Вчера они снова звонили и предлагали свои услуги. Сиделка занималась бы тобой, а я смогла бы больше времени уделять хозяйственным нуждам и…

– Об этом не может быть и речи! – отрезает он хриплым, свистящим голосом и его глаза наливаются кровью еще сильнее. – Я не хочу, чтобы кто-то посторонний жил в моем доме, да еще и платить за это из собственного кармана! В конце концов, разве я зря вырастил собственную дочь?

– Нет, но…

– То-то же! А теперь проваливай отсюда, да поскорее возвращайся с чистой посудиной, черт бы тебя побрал!

– Конечно, папа, – покорно отвечаю я и выхожу из комнаты. – Я вернусь очень быстро.

Добравшись до ванной комнаты, я смотрю на себя в висящее над раковиной зеркало. Это старинное зеркало в резной металлической рамке очень давно установила на этом месте моя мама, о которой я почти ничего не помню, так как она умерла едва мне только исполнилось восемь лет. Это единственная вещь, за исключением, пожалуй, еще пианино, стоящего в гостиной, которая осталась от нее в этом доме, и которая напоминает мне о том, что когда-то у меня была мама. Прошло уже двенадцать лет с ее смерти, но именно в последнее время я остро чувствую, как сильно мне ее не хватает.

Я вздыхаю и рассматриваю темные мешки под своими уставшими глазами, понимая, что выгляжу так, словно мне не двадцать лет, а сорок или даже пятьдесят. Боже, как я устала. Я чувствую себя физически и морально истощенной, но всеми силами пытаюсь оставаться сильной, хотя с каждым днем делать это становится все труднее и труднее.

– Оби! – внезапно кричит папа сверху, раздраженно стуча по половицам медным набалдашником своего массивного костыля. – Чего ты там возишься, словно дохлая курица! Быстрее тащи наверх мою чертову посудину!

3

(август 2018)

– Теперь я понимаю, как у нас получилось позволить себе арендовать целый дом, – немного раздраженным голосом снова начала я, сидя за обеденным столом и прислушиваясь к тому, как мама хлопочет возле плиты, приготавливая ужин. – И, если учесть, что ты вряд ли решилась ограбить банк, то могу предположить лишь то, что дом готовится к сносу и мы живем в нем совершенно бесплатно, так?

– Ты совершенно не права, милая.

– Но тогда откуда у тебя взялись деньги? – не унималась я. – Мы же нищие…

– Мы не нищие, Джесси! – возразила мама. – Как ты смеешь говорить так?