Страшная Мария

Иван инстинктивно попятился, но тут же опомнился, твердо ступил он на эту солому, прошел вперед, потом ладонью тщательно протер подошвы сапог. К нему подбежал свадебный дружок, поднял сначала одну ногу, затем другую. Придирчиво осмотрел подошвы. Гости тоже смотрели, ждали, что скажет дружок.

— Ни соломинки не пристало! — торжественно прозвучал голос.

Теперь настал черед невесты. Ее посаженый тоже провел по соломе. И она тщательно, только уже не хлеборобской ладонью, как положено мужикам, а белым кружевным платочком протерла свои высокие, на каблучке, свадебные ботинки. Ведь Марьку-то готовили к свадьбе, хоть и не к этой.

И опять дружок, еще более дотошно, обследовал подошвы.

— Ни соломинки, чисто, как в светелке.

— Значится, жить молодым без ссор, в ладном согласии! — многоголосо и радостно заключили гости.

— Тогда почему солома в хате? — строго спросили посаженые. — Не должно ее тут быть! Место соломе перед порогом у избы, чтоб грязь не таскать.

Дружки мигом выкинули солому, чисто подмели пол распаренным березовым веником.

Молодоженов усадили во главе стола. Но только они сели, как прозвучала команда:

— Встать!

Иван сразу вскочил, вытянувшись. Марька поднялась чуть погодя.

— Сесть!

Теперь Марька села первой, а Иван после нее.

— Порядок блюдут. Мужику почет и первое место при подъеме к работе, а бабе — уважение и ласка при отходе ко сну.

— Это так. Тут зазевался — и в жизни станешь зевать. Поленился первым вскочить — в работе тоже лень одолеет. А баба первой взовьется — тоже не к добру. Потому на бабьем горбу далеко не уедешь.

Гости пропустили по чарочке за здоровье молодых. Но закусывать не стали. Свадебная подружка подкралась к Ивану, из-за спины протянула к его лицу круглое зеркальце. Спросила вкрадчиво:

— Чего вам, женишок, кажется?

Тут Иван знал, можно было пошутить для увеселения гостей. И он сказал:

— Зрю какую-то чушку… Розовенькую, с бантиком…

Все захохотали. Подружка зарделась, топнула каблучком:

— Смотри лучше!

— Гляжу в оба да вижу все одно…

Снова взрыв смеха. Посыпались вопросы-подковырки:

— А не обмишулился женишок? Может, там не чушка маячит, а бесенок лукавый?

— С кривым носом, с рожками?

— Нет, такого не маячит.

— Ну и слава богу! Значит, за нос водить никто не будет и рогатому не жить.

Подружка повернула зеркальце иначе.

— Может, теперь чего переменилось?

— Во, совсем иное дело: Мария Фоминишна показалась. Нарядная да приглядная.

— Показалась-таки! Нарядная? Наряд — к достатку, приглядность — к согласию. Жена перед мужем везде и всюду должна маячить, чтоб не забывал он дороги к дому.

Подружка поднесла зеркальце Марьке. Невесте не положено балагурить. Но назвать разрешалось все, что желалось иметь ей в доме, в хозяйстве. И скотины полон двор, и дом крестовый, и амбары с закромами зерна. Марька сказала:

— Вижу я милого Ивана Васильевича, себя возле него и детишек наших в счастье да радости.

Такое видение показалось необычным. Не принято признаваться в застолье в любви к собственному мужу и говорить не о достатке, а о счастье и радости. Все немножко опешили, наступила минутная пауза. Но вот кто-то в дальнем углу стола, среди молодежи, воскликнул восторженно:

— Вот это правильно! С таким муженьком, как Иван, более ничего не надо!

— Да и с такой женушкой Ивану — жить да любоваться.

Даже пожилые загудели одобрительно. Опять все пили, только невеста с женихом не пригубили. Дружки подняли их, поставили рядом. Ивана повязали белой шелковой лентой-поясом, Марьку — голубой. Потом заставили отступить ровно на шаг друг от друга.

Подружка взяла концы лент-поясов, невестин в левую руку, женихов — в правую. Все зорко следили за каждым ее движением, потому что наступал черед «крепления», самой важной части обряда.

— За самые концы держи! — советовали зрители. — Чтоб тютелька в тютельку.

— С кого начинать? — спросила подружка.

Тут ответ давали не жених с невестой, а родители жениха. Родителей невесты в застолье вообще не было. Находиться здесь им не полагалось, раз дочь ушла замуж «убегом». Назавтра молодые должны были пойти к родителям невесты с повинной. И тогда в невестином доме снова начиналась свадьба, только уже без обрядного застолья, а просто веселая пирушка с криками «горько».

Если жениховы родители желали показать, что выбор сына они не одобряют, то объявляли: начинать крепление с невесты. Этим они как бы говорили, что девка «обратала» парня. Если же невестку сын выбрал им по вкусу, тогда предлагали начинать с сына.

Однако старый солдат пристукнул своей деревяшкой и, как Марька, сказал не по обычаю:

— А с обоих сразу начинай. Да крепи так, чтоб на всю жизнь!

Отклонение это было встречено дружным одобрением.

— Правильна-а! И крепче вяжи, чтоб судьба не развязала.

Подружка связала банты, отскочила в сторону. Посаженые отцы принялись разглядывать узел.

— Крепление похвально. И аккурат посередине. Знать, вовек не отлучаться друг от друга, пока господь не приберет.

— Пораздвиньтесь, чтоб людям было видать.

— Двигайся не двигайся, а точно — жить да красоваться.