— Э, да тут есть с кем переведаться! — сказал Данило, поглядывая на толстых панов, важно качавшихся впереди на конях, в золотой сбруе. — Видно, еще раз доведется нам погулять на славу! Натешься же, казацкая душа, в последний раз! Гуляйте, хлопцы, пришел наш праздник!
И пошла по горам потеха, и запировал пир: гуляют мечи, летают пули, ржут и топочут кони; от крику безумеет голова; от дыму слепнут очи; все перемешалось; но казак чует, где друг, где недруг; прошумит ли пуля — валится лихой седок с коня; свистнет сабля — катится по земле голова, бормоча языком несвязные речи.
Но виден в толпе красный верх казацкой шапки пана Данила; мечется в глаза золотой пояс на синем жупане, вихрем вьется грива вороного коня; как птица мелькает он там; покрикивает и машет дамасскою саблей и рубит с правого и левого плеча. Руби, казак! Гуляй, казак! Тешь молодецкое сердце; но не заглядывайся на золотые сбруи и жупаны: топчи под ноги золото и каменья! Коли, казак! Гуляй, казак, но оглянись назад: нечестивые ляхи зажигают уже хаты и угоняют напуганный скот. И, как вихорь, поворотил пан Данило назад, и шапка с красным верхом мелькает уже возле хат, и редеет вокруг его толпа.
Не час, не другой бьются ляхи и казаки; немного становится тех и других, но не устает пан Данило: сбивает с седла длинным копьем своим, топчет лихим конем пеших. Уже начали разбегаться ляхи; уже обдирают казаки с убитых золотые жупаны и богатую сбрую; уже пан Данило сбирается в погоню, и взглянул, чтобы созвать своих… и весь закипел от ярости: ему показался Катеринин отец. Вот он стоит на горе и целит в него мушкетом. Данило погнал коня прямо к нему… Казак, на гибель идешь!.. Мушкет гремит — и колдун пропал за горою. Только верный Стецько видел, как мелькнула красная одежда и чудная шапка. Зашатался казак и свалился на землю. Кинулся верный Стецько к своему пану — лежит пан его, протянувшись на земле и закрывши ясные очи; алая кровь закипела на груди. Но, видно, почуял верного слугу своего; тихо приподнял веки, блеснул очами: — Прощай, Стецько! Скажи Катерине, чтобы не покидала сына! Не покидайте и вы его, мои верные слуги! — и затих. Вылетела казацкая душа из дворянского тела; посинели уста; спит казак непробудно.
Зарыдал верный слуга и машет рукою Катерине:
— Ступай, пани, ступай: подгулял твой пан; лежит он пьянехонек на сырой земле; долго не протрезвиться ему!
Всплеснула руками Катерина и повалилась, как сноп, на мертвое тело.
— Муж мой! Ты ли лежишь тут, закрывши очи? Встань, мой ненаглядный сокол, протяни ручку свою: приподымись! Погляди хоть раз на твою Катерину, пошевели устами, вымолви хоть одно словечко!.. Но ты молчишь, ты молчишь, мой ясный пан! Ты посинел, как Черное море; сердце твое не бьется! Отчего ты такой холодный, мой пан? Видно, не горючи мои слезы, не в мочь им согреть тебя! Видно, не громок плач мой, не разбудить им тебя! Кто же поведет теперь полки твои? Кто понесется на твоем вороном конике, громко загукает и замашет саблей пред казаками? Казаки, казаки, где честь и слава ваша? Лежит честь и слава ваша, закрывши очи, на сырой земле. Похороните же меня, похороните вместе с ним! Засыпьте мне очи землею! Надавите мне кленовые доски на белые груди! Мне не нужна больше красота моя!
Плачет и убивается Катерина; а даль вся покрывается пылью: скачет старый есаул Горобец на помощь.
X