Страшная сила

В результате ночных препирательств мы так и не пришли к единому мнению. Выходить на Крешина не имело ровно никакого смысла. Он сам выйдет на нас. Или не выйдет. Все ведь и так ясно, как божий день: жизнь своих детей в обмен на здоровье детей чужих. Судя по маминому осунувшемуся лицу, Эля однозначно была причислена к «своим детям». В отличие от Хуана, который никогда не станет для нее своим.

На отца я старалась не смотреть. Это была почти непосильная задача для сидящих вокруг круглого кухонного стола, за которым мы устроили военный совет. И все-таки мне удавалось почти до самого конца отводить глаза. Так что, поймав, наконец, отцовский взгляд, я была неприятно поражена его жестким, скорее, даже жестоким прищуром. На секунду показалось, что он стоит у рубильника электрического стула, к которому накрепко привязан Виктор Крешин, и рука, сжимающая деревянную рукоять, уже начала неизбежное движение вниз.

Помотав головой чтобы отогнать возникшее видение, мне пришлось наступить на ногу Наташке, по сотому разу запричитавшей над «несчастными детьми».

– Значит, поступим так, – подвел черту под разговором Михеев. – Я, Валера и Павел идем в милицию, и заявляем о пропаже гражданина Кубы, – Хуана Евсеева, и Эльвиры Челноковой. Причем говорим, что с момента исчезновения прошло уже трое суток. Иначе их даже искать не станут. А потом…

– Что толку обращаться в милицию? – Отец крутил в руке пластиковый стакан с чаем. – Там же все давным-давно куплены. Нас даже слушать не станут.

– И все-таки заявить нужно, – не сдавался дядя Леня. – Хотя бы потому, что когда Хуана отпустят…

– Ты хотел сказать «если его отпустят», – перебил отец.

– Когда Хуана отпустят, – с нажимом повторил дядя Леня, глядя на своего поседевшего однокурсника, – ему придется отвечать за нарушение паспортно-визового режима. А так ты заявишь, что наследующий день после приезда он пошел регистрироваться и пропал.

– Ну, хорошо, убедил. – Отец отодвинул стакан в сторону, и попавший под солнечный луч «Спрайт» засветился призрачным зеленоватым светом. – В милицию, так в милицию…

– Я не пойду, – покачал головой Павел. – Эля никакого режима не нарушала, так что заяву писать дело дохлое. Есть у меня координаты одного хорошего человека, а точнее, даже двух… Так что, я лучше к ним завалюсь – привет от бати передам. Может, помогут чем…

– Разве у вашего отца есть друзья в нашем городе? – удивилась мама.

– Раньше были, – пробормотал Павел, отворачиваясь для того, чтобы долить «Спрайта» в свой почти полный стакан. – Иногда мне кажется, что у него друзья в каждом населенном пункте. – И еле слышно добавил: – И не только друзья…

Я стояла в прихожей, на чем свет стоит ругая упрямые немецкие замки, не желавшие закрываться по-хорошему. Разумеется, я прекрасно понимала, что страна производитель здесь не причем, что виноваты мои плохо гнущиеся от напряжения пальцы, и все равно продолжала призывать на голову дойчен зольдатен все кары небесные. Полагаю, наши мужчины, вкупе с увязавшейся за ними Наташкой, одолели половину пути до ГУВД прежде, чем мне удалось справиться с таким обычным делом, как запирание трех замков.

Закрыла, вздохнула, и поплелась на кухню, где в косых лучах света плавают задумчивые пылинки. Пусто. В большой квартире сразу стало очень пусто. Совсем как в моей душе. Первый страх отступил, оставляя после себя сосущее чувство вины. Это я. Я должна была быть с ней рядом. Так ведь нет. На свиданку, видите ли, побежала к похитителю, только пятки засверкали! Не прощу. И Павла тоже не прощу. И отца. И Хуана не прощу! Не мог, что ли, без сигарет своих обойтись? Не зря Минздрав предупреждает, что курение опасно! Господи, что же делать-то?

Я схватила со стола первый попавшийся стакан, и высыпала в него неизвестно как очутившийся в кармане пакетик растворимого кофе, плеснув следом нагревшийся на солнце «Спрайт». Растворится, никуда не денется. На то он и растворимый, чтобы растворяться. Наблюдая, как прозрачная шипучка окрашивается кофейной грязью, я поймала себя на том, что по-отцовски верчу стакан в руке. И грустно усмехнулась. Хоть какое-то действие.

Тихие шаги за спиной, и теплые мамины руки, как в детстве обнявшие меня – слабое утешение, маленькая тихая бухта, вокруг которой вздымаются огромные девятые валы.

– А Наташка с отцом не спит, – не найдя ничего лучшего, ляпаю я. – Она сама сказала…

– Ну и хорошо. – Голос у мамы усталый, и пустой, как кувшин без дна. – Слишком много всего. Слишком.

– Ты устала, мам. Пойди, поспи. Вторую ночь ведь не спишь. А тебе просто необходимо отдохнуть – твоей дочери нужна здоровая мама.

– Я не засну. Лучше сама приляг. – Мама машинально начинает гладить меня по голове. – Хочешь, я тебе колыбельную спою?

– Хочу. Только я все равно после кофе не засну.

– А ты попробуй.

– Давай вместе попробуем, – предлагаю я. – Разложим диван, ляжем с тобой, укроемся одним одеялом… Как когда-то, помнишь?

– Ох, Нини. Где ты одеяло тут видела?