Страшная сила

Нет. Все-таки не восемь, – четыре. Верные «лакшми» так горько поджимали губы, что сразу было понятно: сегодняшняя ночь принадлежит не им. Что-то шевельнулось в моей душе. Когда четыре справные телки, или, вернее, тигрицы так убиваются из-за отлучения от тела Великого Кеши, то что-то в нем, безусловно, есть. Если, конечно, Бекетов не обработал их гипнозом и не напоил приворотным зельем.

Как относятся послушницы к заманчивой перспективе стать следующими «лакшми» Великого гуру, оставалось неясным. Много ли можно понять, разглядывая неподвижные маски, вместо симпатичных девичьих лиц. В том, что послушницы как минимум хорошенькие, я не сомневалась. Судя по нынешним телохранительницам, вкус у Иннокентия Семеновича очень даже не плохой. Неожиданно мне захотелось взглянуть ему в глаза. Что я собиралась там увидеть? Еле сдерживаемую похоть? Холодный презрительный блеск? Упоение властью? Не знаю. Я просто хотела заглянуть в его чуть прищуренные зеркала души и, словно повинуясь моему желанию, Бекетов резко развернулся в мою сторону. Я вздрогнула. В неярком свете развешенных по залу лампад глаза его утонули в угольной черноте кровоподтеков и на мгновенье, – мне почудилось, будто я смотрю в глазницы ухмыляющегося черепа.

– Сейчас вы увидите, как человек попадает в нирвану, – Бекетов заговорил, и наваждение исчезло. – В обычных случаях это происходит немного иначе. Но сегодня приобщаются к райскому блаженству не просто послушники, а мои будущие лакшми, которые вскоре станут самыми близкими мне людьми, поэтому обряд будет носить несколько интимный характер. Так что не удивляйтесь.

А я и не собиралась удивляться. Любвеобильность Великого Кеши сомнений не вызывала. Братство опять затянуло гимн, и по знаку Бекетова первая «лакшми» двумя точными движениями сорвала со стоящей рядом послушницы и маску, и хламиду. Я снова вздрогнула. На бледном девичьем лице (действительно очень симпатичном) остались практически одни глаза, обведенные синими кругами многодневной бессонницы. А на полностью обнаженном теле отчетливо виднелись застарелые и свежие следы, оставленные плетью. Великий Кеша кивнул «лакшми», и та подтолкнула несчастную вплотную к подиуму. Девушка все также на коленях преодолела небольшое расстояние и, повинуясь приказаниям Великого гуру, встала в полный рост. А рост ее был ничуть не ниже ста девяноста сантиметров, так что стоящий на подиуме невысокий Бекетов, мог, не задирая головы, смотреть ей прямо в глаза. Но глаза его как раз интересовали мало.

Под монотонное гудение паствы он повернулся к брату Сергею и, обеими руками подняв с подноса до краев наполненную чашу, сделал большой глоток. Точнее мне показалось, что он его сделал. Неспешно и торжественно он повернулся к послушнице, на лице которой я не могла прочесть ровным счетом ничего и, с силой обхватив ее голову, притянул к себе. Поцелуй длился долго. И столь же долго я боролась с приступом подкатившей тошноты, наблюдая, как стекает по девичьей шее вино, передаваемое из уст основателя «Белозерского братства» в уста безропотной послушницы. Едва сдерживаясь, чтобы не наподдать Бекетову ногой в висок, я закрыла глаза. Что я здесь делаю? Зачем торчу на этом дурацком подиуме и, вместо того, чтобы… А чтобы – что? Что я могу сделать для Хуана и Эли в «Нирване», до отказа забитой фанатически преданными последователями Великого Кеши?

Пока я терзалась своей беспомощностью, Бекетов, прервав поцелуй, отстранился, и мне наконец-то открылось лицо послушницы. От безразличия на нем уже не осталось и следа: счастье. Не передаваемое ни на одном из человеческих языков счастье, проступало сквозь заострившиеся от недоедания черты. Блаженство, кайф, райское наслаждение… Даже в великом и могучем языке не нашлось ни одного слова, чтобы описать состояние послушницы, на моих глазах инициированной поцелуем Великого Кеши. И пусть белый хор грянул что-то невообразимо тожественное, но надо быть полной дурой, чтобы не понять – сила Великого гуру имела к происходящему с послушницей весьма спорное отношение. Вино – вот первопричина лучащихся непередаваемым счастьем девичьих глаз. Что туда было подмешано, оставалось только гадать. Как и о том, какие грезы наяву видит будущая лакшми, от одного глотка впавшая в нирвану.

Пока Бекетов отирал губы поспешно поданной братом Сергеем салфеткой, пока набирал в рот новую порцию райского напитка, старшая «лакшми» обхватила младшую за плечи, и повлекла за подиум, в самый темный угол зала. Но даже мрак, привыкший ревниво скрывать райские тайны, не стал помехой моему обострившемуся от возбуждения и отвращения взгляду. Небольшая дверь, из которой, надо полагать, и вынес брат Сергей дурманящее зелье, бесшумно открылась, пропуская обнявшихся, словно дражайшие подруги, соперниц. И так же бесшумно вернулась на место.