Еще давно, в девятом классе, я влюбилась в одноклассника – тощего парня с нахальной ухмылкой и белыми, как у акулы, зубами. И что я в нем тогда нашла? Это сейчас я понимаю, что паренёк-то был самым обычным мерзавцем, но тогда я думала иначе. Мудрость приходит с годами, так ведь? Позже, познакомившись с бессонницей и апатией, я поклялась себе, что больше никогда не совершу эту ошибку.
Глава 8
В понедельник утром я сослалась на плохое самочувствие (что не было такой уж ложью), позвонила на работу и сказала, что не приду. Во вторник, чувствуя себя последней трусихой, я снова набрала рабочий номер и взяла неоплачиваемый отпуск до конца недели. Каждый день, когда я спускалась завтракать, мать с отцом, едва завидев меня, как по команде прекращали любые разговоры и смотрели на меня одинаковыми взглядами – смесь тревоги и любопытства. «В зеркале они что ли репетировали?» – думала я, с силой сжимая чашку чая.
Бесцельно валяясь в кровати и смотря на проплывающие за окном сизые облака, я так и представляла голос матери: «Вот так они и завлекают молодых девушек: комплиментик там, улыбочка здесь, и все – приманка брошена, рыбка клюнула…»
Пока мы шли по маковому полю, Марк рассказал мне о том, что приехал он в Лаундервиль из далекого Шейна, что его родители умерли, когда ему было три, и он их совсем не помнит. Его приняла уже покойная тетушка Энн, которой он обязан всем, что у него есть. В сущности, очень долгое время именно эти жалкие толики информации и являлись краеугольным камнем моего представления о его прошлом.
В те дни мне не давала покоя одна удивительная вещь. Приправленное скукой любопытство в итоге победило опасение вновь увидеть чужестранца, так неожиданно занявшего мои мысли, и поэтому субботним утром я спустилась на первый этаж, сделав несвойственную мне небольшую остановку возле зеркала.
– Ну и куда ты так вырядилась?
Мать стала в прихожей позади меня – руки скрещены на груди, губы сжаты в тонкую, словно начерченную под линейку, линию.
– Гулять, – ответила я ей, надевая черные ботинки.
– Гулять, – передразнила меня мать, – не смеши меня. Ты всю неделю просидела дома, занимаясь непонятно чем, а теперь оделась как бульварная девка и… тьфу, – она сплюнула. – Противно смотреть!
– Так и не смотри, – огрызнулась я, в последний раз приглаживая взлохмаченные кудри.
По правде говоря (а мы ведь только так и делаем), я и впрямь одевалась в тот день с особой тщательностью. Нашла свою старую юбку – ту, которая плотно обтягивала мой зад, нацепила на запястья нетронутые со школьных лет побрякушки и даже стащила у матери тюбик черной туши. С тушью вышел небольшой казус: когда я трясущимися руками прочесывала щеткой свои бледные ресницы, изрядная часть сажи осыпалась под глаза, и мне пришлось быстро бежать в ванну смывать черные крошки.
– Иди мигом умойся и… – произнесла мать на одном дыхании и замолчала, словно ей не хватало воздуха. – И переоденься, в таком виде ты никуда не пойдешь, – закончила она на этот раз твердым, не терпящим возражения голосом.
– И не подумаю, – я накинула на плечи легкую куртку. – Хорошего дня, мам, – бросила я ей и опрометью выскочила на улицу. У меня было дело, которое не требовало отлагательств.
Улица, обычно тихая и неживая, кишела молочниками, тянущими на своих горбатых спинах бидоны с еще теплым молоком, спешащими куда-то серьезных с виду фермеров, маленькими детьми, капризно надувающими свои пухлые щечки, и даже цыганами, которые предлагали мне побывать на их свадьбе свидетельницей.
Пройдя около мили в центр города, я обошла скамейку, за которой молился на коленях человек в черной рубахе, и вышла к дверям библиотеки. Раньше, лет двести назад, здесь жил граф Мортимилен вместе со своей красавицей-женой. Граф прославился тем, что устраивал шикарные балы и лично подарил танец каждой прекрасной жительнице Лаундервиля. Сейчас здание утратило прежнее величие, но, безусловно, сохранило дух и атмосферу того времени.
Я открыла дубовые, расписанные витиеватыми завитками двери библиотеки и, как часто это со мной здесь бывало, замерла: я будто перенеслась в прошлое столетие. Куда ни глянь, повсюду виднелись ряды массивных книжных полок, на драпированных золотым шелком стенах висели портреты знаменитых полководцев, королей и их жен, пол застилал ало-красный, точно свежая кровь после ожесточенного сражения, ковер, а приглушенный свет канделябров добавлял щепотку интимного очарования в хитросплетения темно-книжных лабиринтов.