Я подошла к хрупкого телосложения полке, на которой теснились друг к дружке старые фолианты, и провела по кожаным корешкам ладонью. Как и всегда, ощущение чуть шероховатой темной кожи под подушечками пальцев вызвало во мне чувство гордости и благоговения. Обойдя зал и не найдя нужной книги, я все же решила обратиться за помощью.
За стойкой регистрации, склонившись над формулярами, сидела молоденькая девушка. На бейджике, приколотом к белой рубашке, я прочла: «Лили МакКэроу, младший библиотекарь». Как же ей шло ее имя! Бывает, посмотришь на человека и сразу понимаешь, что он родился, чтобы быть Эдуардом или Кристианом, и никакое другое имя ему бы не подошло.
Когда я рассказывала девушке о своей проблеме, она, вопреки моим ожиданиям, не смотрела на меня с насмешкой, а внимательно вслушивалась в каждое мое слово, отчего я почувствовала к ней прилив теплоты и благодарности.
– Может, у вас есть какие-нибудь исследования или заметки в газетах об этом? – спросила я, коротко обрисовав ситуацию.
– Кажется, я знаю, как вам помочь… Пройдемте за мной, – сказала мисс МакКэроу, решительно отодвигая ножки стула.
Я посеменила следом, вслушиваясь в рокот ее звонких каблуков, которые повели меня в самую глубь читального зала. Остановившись возле секции «Альтернативная медицина», девушка обвела глазами огромный стеллаж и нахмурилась. Глаза ее вскользь обегали книгу за книгой, пока наконец не задержались на большом фиолетовом томе. Наклонившись вперед вслед за мисс МакКэроу, я даже не пыталась скрыть волнение.
– Держите, – девушка протянула мне толстенную книжку. – Здесь вы найдете всё, что вам нужно.
– Спасибо, – искренне поблагодарила я библиотекаря и прижала книгу к груди, словно та была самым ценным сокровищем мира. Потом в крайнем нетерпении я дошла до самого дальнего угла зала, быстро нашла нужный мне раздел и склонилась над книгой, щуря глаза и разбирая мелкий шрифт напечатанных статей.
Когда по залу прокатился рёв «Осталось ПЯТЬ МИНУТ!», я с ужасом посмотрела на часы. Что-то было не так со стрелками – они показывали без пяти минут семь.
– Ох ты боже… – пораженно выдохнув, я в спешке захлопнула толстый том.
Черт меня подери! Я проторчала в библиотеке весь день – забыв о еде, об усталости, я глотала слово за словом, пока в моей голове не заплясала цельная, словно сшитая из разбросанных по всему миру лоскутков ткани, картинка.
Представляя, как взбесится мать на мое долгое отсутствие, я поспешно подбежала к стеллажу, наскоро всунула книгу на полку и, пожелав хорошего вечера заведующей, которая проводила меня недобрым взглядом (точь-в-точь взгляд моей матери днем ранее), я выбежала из сумрачной читальни, окунаясь в сумеречный вечер.
Я шла домой бодрым, уверенным шагом. Снова я вспоминала мужчину и меняющийся оттенок его глаз: сначала коричневый – теплый и уютный тон, потом светло-золотистый, словно прибрежный песок на рассвете, и наконец чистый, ярко-зеленый цвет. Твердо намереваясь разгадать эту загадку, я залпом выжала из огромного тома всю информацию об этом удивительном феномене. Прочитанные в тусклом свете библиотеки строки отпечатались у меня в голове и теперь вспышками мелькали перед глазами.
Однако был в той книжке один отрывок, который понравился мне больше всего. В нем говорилось об ученых-медиках, которые провели эксперимент и выяснили, что голубые или серые от природы глаза от злости могут чернеть, а карие глаза приобретают зеленый или янтарный оттенок, когда человека переполняет радость.
И хотя дома меня ожидал нагоняй от матери, моя душа пела. Я думала о Марке, о той минуте, когда я дала ему надежду на новую встречу, и о проблеске зелени, на одно мгновение озарившем его карие, так лихо поразившие меня в день нашего знакомства глаза.
Глава 9
На следующий день мать попросила меня сходить в аптеку за лекарством.
– А как же домашний арест? – спросила я, наигранно вздергивая брови и приподнимая плечи.
За вчерашнее «отвратительное, эгоистичное поведение» мать придумала для меня одно из излюбленных наказаний всех родителей – запереть родное дитя дома, лишив его общения, развлечений и свежего воздуха.
– Соф, ну хватит. Мне сегодня слишком плохо, чтобы выносить твои кривляния.
Она говорила сущую правду – про то, что ей было плохо. Ее всегда блестящие волосы были спутаны, кожа лица иссушилась и натянулась, как тетива, на бледном, выцветшем лице выступили капельки пота.
– Может, тебе лучше купить что-нибудь от лихорадки? Выглядишь ты откровенно паршиво.
– Это называется старость, Соф. От этого нет лекарства, – ответила мать, устало проводя ладонью по лицу.
Она прикрыла глаза и протянула мне несколько банкнот.