Страшная тайна

– Ник накачался кофе еще за завтраком, а я с удовольствием выпью чашечку.

К огромному кофейнику по здешним правилам полагалось четыре чашки. Ник пристально изучил их:

– Я тоже выпью. А кому четвертая?

– Никому, – сказал я.

Мы устроились рядком на скамейке – этакая дружеская компания – и смотрели в зеркала, которыми была зашита противоположная стена.

– Простите, что не сдержался, – сказал я и сам этому удивился.

– И вы меня простите, – отозвалась Мари с явственным всхипыванием. – Я уже думала, что ляпнула непростительную бестактность.

– Я хотел убедиться, что вы сами в это не верите, – что мы тайно правим миром, – сказал я. Видимо, это была настоящая причина, по которой я хотел с ними поговорить. Неожиданно. – Вы задели меня за живое, поскольку мы и правда часто подталкиваем, направляем и уговариваем, когда нужно. Иногда мы и в самом деле переступаем невероятно тонкую грань между уговорами и приказами.

– Я так и думал, – сказал Ник. – Иначе никак. У вас, наверное, на сей счет есть правила.

– Очень строгие, – заверил я его.

– Вот бы сделать по этому компьютерную игру! – с тоской проговорил он. – Но ведь не получится, спорим? Я пытался в порядке эксперимента сказать про вас Дейву, он тут ведет секцию Игр, но не сумел. Вы что-то сделали, чтобы мы молчали, а не просто грозились, да?

Оказалось, что они увязались за мной по той простой причине, что Ника обуревало страстное желание продать две-три игры собственного изобретения. Мне уже попадались игры, написанные детьми. Откровенно говоря, полный хлам, и у меня не было резонов полагать, что случай Ника чем-то отличается. Но я все равно хотел извиниться. Поэтому дал ему несколько фамилий и адресов, которые он радостно записал.

Пока он строчил, Мари сказала:

– Наверняка иногда бывает так, что вы не можете ничем управлять или знаете, что нельзя. Должно быть, что-то подобное происходило во время мировых войн. Как там у вас все устроено? Никак не могу перестать об этом думать.

– Бывает просто пытка. – Я вспомнил про свои дела с Корифонской империей. – Приходится стоять в стороне. Иногда получаешь указание не вмешиваться, а иногда надо самому сообразить, что ничего не можешь поделать. А иногда приходится вмешаться и все усугубить, зная, что миллионы людей…

Я осекся, потому что она меня больше не слушала. Лицо залилось яркой краской, и она уставилась на что-то у противоположной стены, прижав пальцем очки к переносице. Гул разговоров вокруг нас заметно утих. Послышалось аханье и шепотки. Я проследил направление взгляда Мари, и – признаюсь – у меня отвисла челюсть.

Через лобби шагал Эндрю – как всегда, рассеянно, но целеустремленно; он не смотрел ни вправо, ни влево, однако умудрялся ни обо что не спотыкаться, даже о людей, валявшихся на полу у него на пути и изумленно глазевших на него снизу вверх, и о маленьких детей, которые зигзагами метались под ногами.

– Господи боже мой! – всхлипнула Мари. – Опять этот шикарный скандинав!

Похоже, примерно то же самое сказали или подумали все до единой женщины в зале. Даже Жанин прижала обе руки к окровавленной груди и таращилась на Эндрю вместе со всеми. Вид у Эндрю определенно был лучше, чем в прошлый раз. Цвет лица посвежел, и шагал он пружинисто. Никогда я не мог взять в толк, что делает мужчину привлекательным в глазах женщин. С моей точки зрения, Эндрю был просто мой сосед, которому почему-то захотелось поразвлечься. Я и не знал, что он тоже хочет побывать на конвенте, однако он, очевидно, купил билет при входе. На нем даже был подобающий случаю наряд – более подобающий, чем у меня: вышитый камзол до колен в красно-коричневых тонах и коричневые просторные панталоны – кажется, с чулками, перевязанными крест-накрест. Так или иначе, при каждом его уверенном шаге мелькали какие-то красные ленты, намотанные от колена до щиколотки.

– Он великолепен, – проговорила Мари.

Ник ткнул меня ручкой в плечо:

– Поглядите в зеркало.

Я и поглядел – в зеркала на стене, где отражение Эндрю шагало параллельно своему владельцу через отражения людей в толпе. Ник заметил то, что я должен был заметить сам. В зеркалах Эндрю был в какой-то темно-синей военной форме, перехваченной на поясе широким белым брезентовым ремнем.

– Вот и вчера так же было, – прошептал Ник. – Только здесь была обычная одежда, а в зеркале – длинное пальто, как у бродяги.

Я оторопел – сразу по нескольким причинам. Рядом Мари простонала:

– Ох, знать бы, кто это!

Я, как и прежде, не хотел говорить ей, но только тут понял, что на сей раз намерен промолчать совсем не по той причине, что раньше. Когда я в первый раз увидел Эндрю здесь, то не хотел выдавать, что мы знакомы, из чистой ревности. А теперь не собирался ничего говорить, поскольку у моего соседа обнаружились серьезные странности, в которых я как магид обязан разобраться. Оба этих соображения, вдруг ставшие ясными как день, привели меня в тупое оцепенение, я только и мог, что глядеть, как Эндрю шагает себе и шагает в дальний конец главного лобби.

И тут меня словно током ударило. Я вскочил и ринулся за ним.