– Ну вот не сбивается и все тут. Конечно, знал. Ведь я не только слыхал – видел, кто кому заплатил и за веревку, и за бревно.
– Так коли знал, что ж не сказал?
– Боялся…
– Дурак! Из-за тебя человека сейчас чуть не убили. А может, и убили. Мне бы хоть сказал, все было бы по-другому. А то я Васильича за врага принимала, а он-то нашенский!
Выходит, это свои!
Скрипнула дверь.
– Я здесь! – прохрипел учитель.
Мягкие женские руки отыскали его в темноте.
– Подняться сможешь, Васильич? А нет – мы вдвоем с братом побежим к поляку, может, удастся беду-то предотвратить.
Так значит оспенный – ее брат!
Вспомнился ночной разговор. Поляк! Яшка пошел к нему забрать подделанные документы!
– Поднимусь!
И поднялся. И пошел – откуда только силы взялись, и быстро пошел. И все хотел спросить Акулину Филипповну, что вообще происходит, но она, будто прочитав его мысли, сказала:
– Потом все расскажу. Сейчас не время.
Вскоре они уже поднимались по крыльцу покосившегося дома, каждая ступенька которого стонала от старости. Юрий Николаевич открыл дверь и налетел на Яшку. Тот бросился перед ним на колени.
– Васильич, это не я, не я! Вот так я и знал, что так будет, так и знал!
Сидевший за столом лысый мужчина обмакнул при свете керосиновой лампы перо в чернильницу и занес ручку над каким-то документом с написанными в несколько столбиков цифрами. Увидев непрошенных гостей, запричитал:
– Не успел, сейчас все сделаю, я быстро! Одну минутку, всего одну!
– Стойте! – сказал Юрий Николаевич, – что вы собираетесь делать?
– Да циферки подправить, да так, чтобы незаметно было.
– Кто велел?
– Приезжал тут один. Антиллегентный такой, богатый, росточка небольшого. Говорит, документик надо подправить. Я говорю, что ентим уже не занимаюсь, хватит того, что в Сибирь угодил, а он угрожать начал, что, мол, если не подправлю, донесет куда надо, будто я за прежнее взялся.
– А заплатить сколько обещал?
Поляк назвал приличную сумму.
– Так вот я заплачу в три раза больше, если ты пойдешь сейчас с нами и покажешь того, кто тебе угрожал. Не пойдешь – донесу, куда нужно, вон и свидетели подтвердят.
– Подтвердим, подтвердим, – закивали Акулина Филипповна и оспенный.
– Да что ж вы со мной делаете? – запричитал поляк. – Один говорит, донесу, если не сделаешь, другие – донесем, если сделаешь, да еще если не пойдешь куда-то.
– Делай, что сейчас говорят, – приказал Юрий Николаевич. – Пошли!
Кто-то дернул его за штанину. Он опустил глаза – Яшка продолжал стоять на коленях.
– Да поднимайся уже, некогда!
– А мне что будет?
– Это уж Ильину решать.
– Так меня тоже запугали… Вы только это, Васильич, попросите Евстафия Митрофановича, чтобы не увольнял, а? Верой и правдой служить буду!
– Да вставай уже!
Дождь прекратился, выглянула луна, в свете которой тускло блестели лужи. Теперь дорога хорошо просматривалась, и очень скоро стали видны желтые квадраты окон Ильинского дворца, огонек фонаря над крыльцом. На крыльце кто-то стоял. Похоже, Петр Кириллович. Юрий Николаевич бросился было к нему – рассказать о том, что только что произошло, но Акулина Филипповна схватила его за руку.
– Пока рано! Стойте с братом здесь, ни шагу в сторону! Мы с Яшкой и поляком войдем во дворец через сад. А ты смотри, – обратилась она к брату, – чтобы он глупостей не наделал! Ждите здесь, я дам знак, когда войти.
«Это она про меня, что ли? – подумал Юрий Николаевич. – Решила, что если меня ударили, то я вообще ничего не соображаю?»
Соображать-то, как ему казалось, он соображал, а вот голова болела по-прежнему.
«Рита уже точно «дома», – пронеслось в больной голове учителя. – А мне, видно, придется доживать свой век здесь…»
От этой мысли не только голова еще больше разболелась, но и где-то под ложечкой сжало.
Время шло. Экономка не появлялась.
Петр Кириллович, между тем, то выходил на крыльцо, то исчезал во дворце, то снова на крыльце появлялся.
«Волнуется, наверное, что меня нигде нет. Я бы тоже волновался, если бы он исчез. И тоже бы места себе не находил…»
Дверь открылась, в ее проеме появился Петька, что-то сказал своему тезке, и Петр Кириллович пошел за ним.
Прошло еще какое-то время, и на крыльцо выбежала экономка.
– Заходите! – крикнула она.
Из зала, в котором продолжалось пиршество, доносились звуки веселой мелодии – наверное, музыкантов попросили спуститься с небес, то есть с хоров, и быть ближе к «народу».
В центре вестибюля стоял Ильин. Чуть поодаль – поляк и Акулина Филипповна. Вид у Евстафия Митрофановича был растерянный. Со стороны винтовой лестницы послышались быстрые шаги – и вот уже появился Игнатьев с красным возмущенным лицом, а за ним – его собственный лакей с большим чемоданом в руке.
– Вы за это еще ответите! – прокричал Игнатьев тонким голосом, перешедшим в фальцет.
– И вам не болеть, любезнейший, – тихо произнес Евстафий Митрофанович, – надеюсь никогда больше вас не увидеть!
Дверь за Игнатьевым захлопнулась.