Страшнее пистолета

Как потом ей сказали, обалдевшие от нестандартного поведения красотки наркополицейские не сразу смогли сориентироваться, и Лана воспользовалась их замешательством на все сто процентов. В обрывки превратились все бумаги из черной папки подполковника, а сама папка оказалась на голове Виталия Александровича в качестве мегапилотки. Начальник стройки едва не лишился глаз, а оставшиеся два «свидетеля» (первый ни о чем, кроме ушибленной коленки, думать не мог) — тестикул. Что‑что, а запинывать лелеемый всеми самцами пах Лана научилась мастерски.

Применить в ответ силу к ней не позволили Кравцов и адвокат, удерживая рассвирепевших наркополицейских от противоправных действий. Но надолго их не хватило, Старовойтов вызвал подкрепление, и Лану все‑таки увезли.

В машине подполковника, где она и потеряла сознание, подкинув серому новые проблемы. Еще бы — это ведь не привокзальная проститутка в обморок хлопнулась, а дочь самого Красича, которая пока только подозреваемая.

Очнулась Лана в маленькой комнатушке с зарешеченными окнами. Камера, что ли? Непохоже, слишком уж чистенько, и лежит она на кровати, а не на нарах. Хотя представление о том, как выглядят настоящие нары, девушка имела исключительно по фильмам.

Буквально через десять минут после ее возвращения в себя загрюкал замок входной двери. Хотелось бы, конечно, увидеть кого‑то из своих, лучше всего — Подвойского с бумагами «на выход» и веселым рассказом о том, как он поставил серого в неудобную позу. Но увы, судя по мстительно‑победной физиономии осчастливившего своим визитом подполковника, неудобная поза грозила Лане.

— Как себя чувствуете, Милана Мирославовна?

— Гнусно. Тошнит очень.

— Странно, вас ведь никто даже пальцем не тронул, сотрясения мозга быть не должно.

— Ну да, конечно, пальцем не тронули. А в машину меня гнали, дуя в спину, словно воздушный шарик, да? Особенно трудно пришлось, видимо, у входной дверцы, мы, шарики, в коробки влетать не любим, мы свободу любим, простор. А тошнит меня от созерцания вашей, месье Старовойтов, физиономии. Вы бы хоть румянами пользовались, что ли, дабы унылость облика слегка подретушировать. Или у вас специальный сотрудник дежурит, с ведром и тряпкой, чтобы быстренько пол замывать, когда ваш очередной собеседник не сможет удержать обратную перистальтику после общения с вами?

— Вижу, вы пока не готовы к конструктивному сотрудничеству. — Желваки, подкожными гусеницами проползшие по скулам подполковника, уведомили о том, что настроение Виталия Александровича резко ухудшилось. Поведение наглой девки было непривычно вызывающим, очень хотелось применить к ней спецмеры, но увы, увы. Пока нельзя. Ничего, дорогуша, скоро станешь шелковой и без спецмер. — Ну что ж, посидите в камере СИЗО, подумаете, и, уверен, следующая наша беседа будет совсем иной. Во всяком случае, сомнительное чувство юмора вы оставите в камере.

Серый знал, что говорил. Потому что камера, куда Лану перевели из медицинского изолятора, оказалась общей.

Глава 30

Поводов для радости не было никаких. Совсем. Глядя на двадцать сокамерниц, с интересом уставившихся на холеную красотку, энтузиазм от общения со столь изысканным обществом испытывать сложно. Но оптимизм, всегда побеждавший в армрестлинге пессимизм, уложил соперника даже в этой, заведомо выигрышной для пессимизма, ситуации.

Заставив Лану снова порадоваться тому, что она одета в джинсы, свитер и ботинки. Пусть даже без шнурков. Деловой костюм с полупрозрачной блузкой и длинной узкой юбкой здесь был бы еще более некстати, чем на стройке.

— Ну‑ка, ну‑ка, посмотрим, что за птичку к нам занесло, — лениво процедила мужеподобная тетка, развалившаяся в позе «султан отдыхает» на нижних нарах. Хотелось бы сказать, что для завершения целостности образа не хватало кальяна, но легче представить бородавочника, наслаждающегося вкусным дымом, чем это квадратное уродливое существо. — Гляньте, какая гладенькая и вкусненькая! Кожа небось ароматная, тонкая, волосики душистые, ротик нежный. Ой, девки, не могу, сейчас от одних мыслей кончу! У меня таких телок еще не было!

— Странно, что они у тебя вообще были, дорогуша, — хмуро проворчала Лана, осматриваясь в поисках свободных нар, — на свиноферме телок в принципе нет, это разные области животноводства.

— Она еще и борзая! — угодливо загыгыкала толстая девица, сидевшая на соседних с «султаншей» нарах. — Как ты любишь, Шана.

— А какой, на… толк от трусливых…, готовых вылизывать все и всех, только прикрикни, — оскалилась Шана, медленно поднимаясь. — Гораздо слаще, когда какая‑нибудь гордячка от тебя носик воротит, а потом делает все, что прикажут. Хотя таких к нам еще не приводили, девки в крутом прикиде обычно в одиночках сидят, чтобы мы, быдло…, их нечаянно не обидели.

— Да ну, что там особенного, — с верхнего яруса свесилась очередная обитательница гадюшника, если бывают, конечно, гадюки с сальными, давно не мытыми волосами, — обычный прикид, хотя ботинки ничего, мне нравятся. Только…, размерчик не мой, детский какой‑то.