Девушка пытается подняться на ноги, но это даётся с трудом – тело не слушается. Тело её тяжёлое, будто бы весит тонну. Всё, чего удалось ей – это встать на колени. Напротив, всего в каких-то десяти шагах от неё – большой, раскалённый докрасна, камень. На нём, безо всякого вреда для себя, сидит старуха в белых одеждах. Старуха отвратительна и страшна. Таких злых глаз, как у этой старухи, девушка не видела никогда. Старуха бледна, словно смерть. Её морщинистая рука сжимает корявый посох.
– Я в аду? – слетело с непослушных губ девушки.
– Ада не существует, – прошипела старуха.
– Тогда зачем я здесь?
– Затем, что кончилось твоё время, маленькая негодница! – старуха поднялась с камня и поковыляла по направлению к девушке. – Затем, что хватит с тебя наслаждаться молодостью и красой. Гляди, – она потрясла своим посохом, – тот, к кому он прикоснётся, превращается в тех, кого видела ты по дороге сюда.
Больше всего на свете девушке хотелось подняться с колен, и броситься прочь отсюда. Пускай в зловещую мглу, полную наводящими ужас уродцами. Пускай в никуда. Пускай в неизвестность. Только подальше от этой лютой старухи и её корявого посоха. Но тело девушки, словно окаменело.
– Сейчас-сейчас, маленькая негодяйка! – Старуха уже совсем близко. Она заносит свой посох, целя девушке в голову. – Сейчас…
Вдруг стало светлее средь мрака. Будто луч фонаря осветил старуху и окружающую её пустоту.
– Проклятье! – прохрипела карга.
Вынырнув из темноты, путь ей преградил рыцарь в лёгких доспехах. Он стал между девушкой и чудовищем с посохом. В руках его сверкнул меч.
Старуха зашипела пуще прежнего, зашипела, как тысяча кобр. Проявив необычайное проворство, отпрыгнула в сторону. Схватила посох двумя руками. Схватила его, как хватают меч. Готовясь к защите. Готовясь к ответному нападению.
Рыцарь нанёс удар. Старуха парировала. Рубанула с плеча в ответ. Рыцарь уклонился. Старуха снова ударила. Воин сделал обманный нырок. Посох старухи поймал пустоту. Блеснувший в свете раскалённого камня меч, на сей раз был точен. Голова страшной старухи слетела с плеч. Из обрубленной шеи вырвался чёрный дым. Тут же запахло копотью. Тело старухи рассыпалось в прах. Тело девушки сразу обрело лёгкость.
Рыцарь развернулся к спасённой лицом. Это лицо показалось ей знакомым.
«Кто это? Кто? Неужели… Не может быть!»
Вдруг (девушка явственно почувствовала это за своею спиной), что-то огромное, что-то непомерно огромное, вошло сюда. Лик рыцаря исказила гримаса ужаса. И в тот же миг всё вокруг задрожало от громоподобного смеха. А после, голос, рокочущий как сходящая с гор лавина, проговорил:
– Черви! Время подходит к концу. Вашему миру осталось лишь несколько дней.
Вслед за этим раздался чудовищный треск, грохот, разодравший всё сущее на куски…
Молния открыла глаза. Над ней лицо мамы.
– Марина, что тебе снилось? Ты кричала во сне.
Молния приподнялась с подушки. Она продолжала часто дышать. На лбу блестела испарина.
– Марина, что тебе снилось? – повторила мама.
Молния взяла её за руку, крепко сжала её.
– Что-то должно случиться…
– Доча, что с тобой? – мать провела рукой по её волосам. – Что бы там ни было – это всего лишь сон. Что тебе снилось?
– Да, пустое. – Молния махнула ладонью. Она приходила в себя.
– И всё же?
– Я была в твоём платье, в том, в ситцевом, что в горошек.
– Нет у меня такого платья.
– Сейчас нет, а когда-то было. Помнишь, ты в нём на фотографии, вместе с папой.
– А-а! Так ведь уже сто лет прошло!
– Ну, не сто…
– А что ещё снилось?
– Одноклассник мой снился.
– Это который?
– Кирюшка Пыльников. Очкарик такой худой. Тонкогубый.
– Помню-помню. И чем же он тебя напугал?
– Да вовсе не напугал он меня.
– Так чего ж ты тогда кричала?
– А я уж забыла, что мне ещё снилось.
– Марина, не спи на закате. Нехороший сон на закате.
– Не буду.
– А испугалась ты, наверное, грома. Вон гроза-то как разгулялась!
– Ну, конечно же, грома! – согласилась дочь.
– Пойду я, – сказала мама. – А ты, давай-ка, вставай, умывайся, и марш за уроки. У тебя зачёт завтра.
– Угу.
Мама вышла из спальни. Молния проводила её глазами.
– Что-то должно случиться… – шёпотом повторила она.
* * *
– Кажется дождь собирается, – Хмырь пнул носком кроссовка пустой стаканчик из-под мороженного.
– Скорей бы уже собрался. Дышать нечем. – Ботан с надеждой взглянул на почерневшее небо.
Они сидели на скамейке в скверике на перекрёстке миров – мира «коробочных» и «приозёрных».
Пронзительный писк и собачий лай заставили их головы развернуться. Мохнатый бродячий пёс, припадая на передние лапы, яростно гавкал у старого дуба. На широком стволе его, в полутора метрах от земли, отчаянно вцепившись коготками в морщины коры, висел крохотный белый котёнок.
Несколько секунд Ботан размышлял. Потом встал со скамьи, поднял, удачно оказавшуюся под ногами упавшую ветку, и вооружённый ею, двинул на пса.
– Пшёл вон! – он замахнулся палкой.
Гавкающее животное поджало хвост и спешно ретировалось. Пёс оказался трусливым. Трусливее, чем Ботан.
Ботан подошёл к стволу, отцепил котёнка, опустил на траву:
– Беги к маме, дурашка!