Страшное обаяние

– Тебе все-таки этот Ванька нужен, раз ты о детях хочешь поговорить. У деда Ивана нет детей, – сказала Захаровна.

– И не было? – спросила я.

– Пока жена не померла, был сын, – проскрипел дед Иван.

– А дочь?

– Дочь – да, была. Но вы проходите. Чего в дверях топтаться?! – пригласил «дед Иван».

Мы вошли в дом. Дед Иван включил свет. Но лампочка была такой слабой, что мало отличалась от керосинки, которая освещала другой знакомый мне деревенский дом. Мы сели за простой строганый стол. Дед Иван сел напротив меня. Я рассматривала его: щеки впалые, лицо сморщенное, глаза прищуренные, спина сутулая, тело худое. Определить возраст этого человека было сложно. Я решила, что опять попала не к тому Павлову. Он сидел молча, видимо, ожидая моих объяснений.

– Я, собственно, вот по какому делу, – начала я. – Ваш сын умер…

– Сергей? – спросил дед Иван.

– Да. Почему вы уточняете? У вас что, было несколько сыновей?

– Нет. Сын был один, но я ведь почти не знал его. Может, вы ошиблись?

– К сожалению, нет, – ответила я.

– Как сложилась его жизнь? – спросил дед Иван.

– Трудно сказать. После интерната он был преуспевающим человеком. А потом сбил на машине девушку и попал в тюрьму.

– Что за судьба! – воскликнул «дед». – Повторил мой путь!

– Вы сколько отсидели?

– Полный срок, мне впаяли будь здоров, на всю катушку – двадцать пять годков. Вся жизнь за решеткой прошла.

– Почему вы не искали детей?

– Как тебя зовут? – обратился ко мне дед Иван.

– Настя.

– Настя, я отсидел так много, что мне пришлось заново учиться жить на воле. На это ушло много времени. А сейчас я совсем больной, почти слепой, ноги не слушаются, сил нет до магазина дойти. Я узнал, что Сергей до совершеннолетия жил в тридцать восьмом интернате, в Одинцовском районе. Но он ведь давно оттуда уехал. Ему сейчас тридцать четыре года должно быть. Нужно ездить искать, а я такой немощный, что сил нет, нет сил…

– Да, я понимаю. А дочь?

– Чья? – почему-то спросили оба Ивана и Захаровна.

– Ваша, Анна, – объяснила я.

– Почему Анна? Мы не успели ее назвать, – сказал дед Иван.

– Значит, ей дали имя в детском доме, – предположила я.

– Этого не может быть! Наша дочь умерла через три дня после рождения.

– Да ладно!.. А кто тогда жил в детском доме под именем Павлова Анна Ивановна?

– Может, это Ксюшкина Анна? – спросила Захаровна.

– Я вообще ничего не понимаю! О чем она говорит? – недоумевал дед Иван.

– Теперь уже и я ничего не понимаю! – возмутилась я. – У вас была дочь? Где она?

– Да. Дарья родила девочку, но она только три дня прожила. Так это еще до Сергея было.

– Кто такая Дарья? – спросила я.

– Жена моя покойная.

– Которую вы убили?

– Не нарочно. Случайно. Я не хотел.

– Дочь была?

– Была!

– Как звали?

– Никак. Не успели назвать. Она умерла через три дня после рождения, – объяснил мне дед Иван как слабоумной.

– Кто тогда с Сергеем в детдоме жил? – спросила я у этого странного «деда».

И вновь Захаровна:

– Может, это Ксюшкина Анна?

– Кто такая Ксюша? – я начала закипать.

– Погоди, Ульяна Захаровна, я сам расскажу, – остановил ее «дед»… – Дарья – моя покойная жена. Ксения – наша соседка, тоже ныне покойная. У Ксении был муж Павлов Иван, и мы крепко дружили. Шутили иногда, что нашим бабам можно мужьями меняться, так как имена и фамилии наши одинаковые. Какая им разница? Дарья моя была нрава сурового (Захаровна закивала). Ей такие шутки не больно нравились, а Ксюшка смеялась. Ксюшин Иван мне как брат был. Хороший был человек, безотказный. У них «Запорожец» имелся, так он завсегда мог отвезти куда надо, привезти, что попросишь. Жаль его!

– Он, так понимаю, тоже умер? – уточнила я.