Собственно, в 90-е годы на Балканах были опробованы все возможные варианты исторического поведения в условиях распада федерации. От милитаризма и насилия до подкупа и почти толстовского неучастия в делах общественного зла. Были обкатаны все схемы управления. От суверенной сербской демократии до македонского полуотказа от суверенитета в обмен на западные преференции. Что же мы видим теперь, на выходе из давней ситуации?
Суровая славянская битва за суверенную демократию приводит к изоляции от мира и при этом равно заканчивается сделкой с международным трибуналом; Россия, теряя свой международный авторитет, защищает Милошевича до последнего, а сербские власти спокойно выдают его Гааге; мы бьемся за статус Косова как настоящие герои, но еще немного – и наши белградские братья сдадут этот статус без боя, договорятся закулисно и оставят нас наедине с нашими принципами.
Двусмысленная хорватская игра по типу «ни нашим ни вашим» увенчалась двусмысленным же положением вещей; в туристическом отношении тут полный порядок, но евро так и не стал национальной валютой хорватов, они теряют на этом клиентуру. Однозначный македонский выбор в пользу «внешнего управления» тоже далеко не безупречен; если ты готов отдать все и сразу, то зачем тебя слишком долго уговаривать и улещивать? «„Все куплю“, – сказало злато. „Все возьму“, – сказал булат». Что же до Черногории, то она не виляла, как Хорватия; не нарывалась, как Сербия; не отдавалась, как Македония. Она вела себя как ласковое теля; теперь теля подросло и само готово кормить молочком народившихся собственных деток.
Мораль? Да никакой морали. Путь Черногории нам не подходит; мы слишком большие, слишком самостоятельные, чтобы сосать двух маток – если раскатаем губу, никакая матка не выдержит. Но и нам пригодилось бы гениальное черногорское правило: незачем растрачиваться в бессмысленном сопротивлении ходу вещей; нужна политика сбережения себя в настоящем ради участия в будущем.
Бог-пост
Седьмые годы, как правило, становятся кризисными для мировой экономики. Двадцать лет назад случился американский черный понедельник, когда индекс Доу-Джонса за одну торговую сессию обвалился на 23 процента. Десять лет назад произошло масштабное фондотрясение, за которым последовал азиатский спад и российский дефолт. Сейчас, в 2007-м, мы переживаем последствия тяжелейшего кризиса американской ипотечной системы, и не факт, что основные беды позади; как бы не случилась великая октябрьская капиталистическая революция: в октябре объявят данные о заложенных домах и невозвращенных кредитах, и тогда может тряхануть совсем уж сильно.
А может – и не тряхануть. И в этом весь фокус.
В нашем четко расчисленном и расписанном по графам мире нет и не может быть никаких предустановленных событий. Ни дурных, ни хороших. Мы точно знаем, что было в прошлом, и подчас готовы вести себя в соответствии с этим знанием в настоящем; но в действительности никто ничего гарантировать и предугадать не может. Да, в августе 2007-го десятилетний цикл кризисов на фондовых рынках снова подтвердился; значит ли это, что он стал закономерностью и уже сейчас надо готовиться к бедам 2017-го? Вовсе нет. Хуже того, любая попытка обсчитать судьбу и прописать ей правила хорошего (читай: закономерного) поведения с неизбежностью приведет нас к полной катастрофе. Это отлично понимал Пушкин; его герой по имени Германн, которого мой компьютер упорно пытается поправить в данную минуту на привычного Германа, с одним «н» на конце, надеется утроить, усемерить капитал, стать тузом, ради этого пугает старуху до смерти и получает от ее посмертной тени тайну трех карт. Старуха не обманывает: все три названные ею карты одна за другой срывают куш. Но в конце концов
Примерно так ведет себя современное человечество; оно хочет полностью обезопаситься от любых случайностей, гарантировать себе сегодняшнее состояние и неостановимый прогресс. Ради этого готово на смерть чужой старухи, общение с тенями забытых предков и отказ от любых идеалов.