Страшные гномы

Сдерживая слезы, Серова на цыпочках двинулась на кухню, а дворник, старательно загораживая зеркало, отволок Максима в зал и устроил на диване. Парень отвернулся к спинке, стянул с нее покрывало и, прерывисто дыша, спрятал голову.

– Не могу быть таким! Не могу быть таким! – шептал он, ерзая и дрожа.

В дверях появилась Нина Евгеньевна со стаканом воды. Вдвоем со Сбитневым они напоили Максима и укрыли толстым одеялом. Парень понемногу успокаивался. Дрожь утихала, слезы высохли. Минут через десять он заснул, и Серова с дворником тихонько прошли на кухню. Нина Евгеньевна опустилась на табуретку и только тогда позволила себе расплакаться.

– Так не должно быть! – шептала она сквозь слезы. – Это я виновата! Я его в этот лагерь вожатым отправила!

– В какой еще лагерь? – Федор Иванович растерянно приподнял брови.

– В наш! В «Березки»! Еще весной в институте договорилась, чтобы Максима взяли вожатым! – Нина Евгеньевна закусила тонкую нижнюю губу и покачала головой. – Он так радовался! Говорил, что станет самым лучшим вожатым! И я тоже радовалась! А теперь!.. Я его погубила!

– Ну-ну, тише! – Сбитнев подошел к ней и положил руку на узкое плечо. – Никого ты не губила. Сама ведь говоришь, Максим радовался, что в лагерь едет. Вот и нечего себя казнить, ни в чем ты не виновата. Тебе сейчас сильной нужно быть, чтобы Максим видел это, чувствовал и на поправку быстрее шел.

– Как думаете, он серьезно болен? – Нина Евгеньевна со страхом глянула на дворника.

– Сомневаюсь. Руки-ноги целы, даже жара нет. Царапины пустяковые. Пусть отлежится пару дней, а там посмотрим.

– Да, наверное, – Серова неуверенно, с прерывистым вздохом, кивнула и посмотрела на Федора Ивановича. – Спасибо вам большое! Если бы не вы… – она не договорила. Подбородок задрожал, дворник понял, что она вновь готова расплакаться, и покрепче стиснул плечо.

– Не надо. Слезами только хуже себе сделаешь. Ну а я пойду – двор еще не подметен.

– Да-да, конечно. Вы уж простите…

– Нашла, за что извиняться, – Сбитнев обернулся и с добродушным укором посмотрел на Нину Евгеньевну. Прошел в коридор и открыл дверь. – И все у вас будет хорошо, – сказал он уже на лестничной клетке. – Самое страшное позади. Вот увидишь, уже завтра дело на поправку пойдет.

Но что-то копошилось в душе Федора Ивановича и мешало ему самому верить собственным словам. Это чувство немного утихло, пока Сбитнев подметал двор. Однако сейчас вернулось и стало еще сильнее.

«Выходит, он пешком из лагеря вернулся, – размышлял он. – Двадцать с лишним километров протопал, да еще, видать, по лесу перед этим побегал».

Перед мысленным взором снова появился Максим. Он лежал на асфальте, потный, исцарапанный, обессиленный, весь в лесном мусоре… И с глазами затравленного зверя. В них дворник увидел не боль, не страх и даже не отчаяние. Только обреченность. Словно Серов знал нечто, о чем другие боятся даже догадываться.

«Назад пути нет! – говорил взгляд парня. – Забыть это невозможно, а исправить что-либо – тем более!»

– Что же с тобой приключилось? – шепотом повторил Сбитнев, глядя на низкий металлический забор с красными прутьями.

С Серовыми дворник был знаком почти десять лет. Он помнил, как восьмиклассником Максим связался с беспризорниками и доводил родителей прогулами и хамством. Без сигареты или бутылки с пивом его видели очень редко. В конце концов, сердце отца не выдержало. Его хоронили всем двором, и после этого Максим изменился – бросил пить и курить, ушел из дурной компании, снова стал домашним.

«Уж не аукнулось ли ему то время?» – подумал Федор Иванович.

Двор понемногу просыпался. Шелестели, играя с солнцем, пышные купола листвы, под окнами первого этажа покачивались мальвы. В воздухе плавал последний тополиный пух. Воробьи с чириканьем принимали пыльные ванны. Вдоль стены крался поджарый серо-белый кот.

За спиной послышался рев мотора, воздух наполнился запахом бензина и мазута. Сбитнев обернулся и увидел, как мусоровоз механической «лапой» подцепляет один из баков. Неподалеку двое мальчишек лет пяти-шести кидали камни в ржавый лист железа, скрывающий вход в белую бетонную избушку-бомбоубежище.

«Будто и не случилось ничего», – подумал Федор Иванович, оглядывая двор. Горка, качели, карусель, приоткрытая дверь кухни детсада… И вновь три окна со светло-зелеными рамами на втором этаже.

– Как вы там? – шепотом спросил дворник.

Окна молчали.

За три месяца до этого.

Макс уселся на пуфик, прислонился спиной к стене и вытянул ноги.

«Сколько там у нас натикало?» – подумал он, залезая в карман куртки.

Достав мобильник, он пару секунд вглядывался в темный экранчик, затем нахмурился и убрал телефон.

«Совсем батарея дохлая стала. Стипендию получу – и надо новый аппарат покупать», – решил Серов и огляделся.

В коридоре поликлиники было на удивление немноголюдно. Только у соседнего кабинета сидели три старушки и с видом светских тусовщиц азартно перемывали кости врачам, политикам, артистам и соседям.