Страшные сказки дядюшки Монтегю

Томас огляделся по сторонам и увидел, что люди действительно пялятся на его родителей, а двое босоногих уличных мальчишек тычут в них пальцами и глупо хихикают. Отец Томаса побагровел от негодования и принялся ожесточенно подкручивать ус. Это занятие его в конце концов успокоило.

– Все в порядке, – с улыбкой сказал он жене. – По-моему, тут кто-то собирался обедать.

Отец похлопал Томаса по плечу, и они все втроем пошли обедать.

Однако за столом отец Томаса снова заговорил о старьевщике и средневековом резном подлокотнике.

– Куда катится мир, – раздраженно произнес он, – если подобную вещь можно запросто и совершенно безнаказанно унести из культового сооружения?

– На мой взгляд, вещь эта довольно уродливая, – заметила матушка Томаса.

– Я бы назвал ее скорее страшноватой, – возразил отец, – и от этого еще более примечательной. В тележке старьевщика, моя дорогая, ей никак не место – ведь в прошлом она была частью церковного убранства.

– А как же скульптуры всевозможных тварей, которыми полны музеи? – не без подвоха спросила матушка. – Разве все они не отломаны от храмов и гробниц?

– Это, как тебе, моя дорогая, самой прекрасно известно, совсем другое дело, – сказал отец. – Надеюсь, ты не станешь сравнивать моих достопочтенных коллег с этим… с этим кошмарным нищим. У него нет ни капли уважения к подобным вещам. Вообще ни капли. В его случае имеет место чистой воды святотатство.

Томас ни в коей мере не разделял отцовского увлечения древностями и потому удивился, что резная фигурка все не шла у него из головы. Родители давно уже разговаривали о чем-то другом, а у него перед глазами все стояла отвратительная ухмылка деревянного рогатого демона.

После обеда они прогулялись под стенами почтенных старинных колледжей, вышли из города и, миновав Ньюнэм, оказались на пешеходной тропе, которая вдоль берега реки вела в деревню Гранчестер, где они жили. Уже наступила осень, но погода стояла теплая, и сельская местность, по которой лежал их путь, купалась в лучах мягкого сентябрьского солнца.

Родители Томаса шли поверху, по дорожке, а сам он держался у самой воды, выглядывая в водорослях щук и любуясь зимородками, которые переливчатым оперением напоминали драгоценности из гробницы фараона.

Деревенские мальчишки, забравшись на высокое дерево на противоположном берегу, проводили его угрюмыми взглядами и только после того, как он отошел достаточно далеко, возобновили свою забаву – принялись с головокружительной высоты прыгать на середину реки, поднимая фонтан брызг.

Немного погодя мимо проплыла стайка плоскодонных яликов, с которыми не всем кормчим удавалось управляться одинаково хорошо. Глядя на расположившиеся в яликах веселые студенческие компании, Томас мечтал о дне, когда он поступит в один из тех колледжей, за высокие стены и надежно охраняемые ворота которых ему так хотелось проникнуть.

Но и в это мечтательное чередование идиллических картинок то и дело вторгалась глумливо оскаленная физиономия деревянного демона. Она выглядывала из каждого тенистого куста и из каждого темного омута, пока наконец Томас не соскучился по человеческому обществу и широким, солнечным видам и не поднялся на дорожку к родителям.

На следующий день матушка попросила Томаса отнести викарию приглашение на музыкальный вечер, устройством которого она занималась несколько последних месяцев. У самой церкви он заметил тележку старьевщика, встреченного накануне в Кембридже.

У Томаса странно защемило в груди. Руки внезапно стали как ватные, и он, чтобы прогнать онемение, несколько раз сжал пальцы в кулак. Затем он медленно, будто по велению невидимого кукловода, пошел к хлипкой тележке.

В тележке, на груде свернутых в рулоны ковров сидела обезьяна и с высокомерной развязностью смотрела на Томаса, которого, казалось, уже давно поджидала. Старьевщика нигде видно не было.

Томас приблизился к тележке, ни на секунду не выпуская из поля зрения обезьяну. Он видел, какие у нее зубы, и ему совсем не улыбалось испробовать на себе их остроту. При этом Томас невольно высматривал в наваленном в тележке хламе резную голову демона.

И скоро она обнаружилась: из-под поеденного молью саквояжа выглядывали два полированных рога. Томас огляделся по сторонам. Улица была такой же безлюдной, как прилегавшее к церкви кладбище. Достаточно протянуть руку – и фигурка его. В конце концов, грязный старьевщик тоже наверняка ее украл. А кражу у вора вряд ли можно считать преступлением.

Так что Томас запятнать свою бессмертную душу не опасался, но очень даже боялся обезьяны, которая теперь глядела на него с глубочайшим презрением, явно не одобряя того, что он замыслил.