Страшные сказки дядюшки Монтегю

Харриет с удивлением обнаружила, что так называемая недверь слегка приоткрыта. Ну конечно, эта их история про странную дверь – полная чепуха! Вот только зачем Оливии и миссис Барнард понадобилось ее выдумывать? Харриет решила быстренько проверить все сама. Едва она переступила порог, ее ослепил мощный поток света, льющийся в комнату словно сквозь стеклянную стену оранжереи. Она отшатнулась к двери и попыталась повернуть ручку, но та не подалась. Дверь была заперта.

Харриет принялась озираться в надежде найти еще одну дверь или какой-то другой выход. Но разглядела только фигуру девочки, надвигавшуюся на нее из ослепительного света. Мгновение спустя она увидела, что позади фигуры в расставленных по всей комнате креслах, приняв напряженные неловкие позы и вперив в пространство леденящие душу взгляды, сидят другие девочки. У всех были аляповато нарисованные лица, ярко-розовые щеки и выгнутые дугой тоненькие брови.

Черт лица приближавшейся к ней девочки Харриет различить не могла. Сначала она подумала, что это из-за бьющего в глаза света, но потом поняла – и в этот миг словно бездонная пропасть разверзлась у нее под ногами, – что лица у девочки просто-напросто нет. Харриет забарабанила в дверь.

– Мод! Пожалуйста! Ради всего святого! Помоги мне! Помоги!

Но едва различимого постукивания по дверце кукольного домика никто не услышал. Никто, кроме Оливии.

Меня так сильно захватила дядюшкина история, что лишь через некоторое время после того, как он замолчал, мне пришло в голову получше рассмотреть куклу, которую он вручил мне до этого.

Я поднес крошечную фигурку поближе к глазам. Отблески пламени из камина наполняли теплом черты ее лица и подчеркивали необычайно тонкую работу художника. Лицо куклы выглядело невероятно, невозможно живым.

– Ну что же, Эдгар? – спросил дядюшка Монтегю. – Изменила моя история твое отношение к возможности общения между живыми и мертвыми?

– Я бы сказал, что, при всем уважении к вам, моего отношения она не изменила. В конце концов, это всего лишь очередная история.

– Всего лишь очередная история? – воскликнул дядюшка с такой обидой в голосе, что я от неожиданности выронил куклу, и та упала мне на колени. – Всего лишь очередная история? Ты и правда так думаешь? Правда считаешь, что все мои истории – выдуманные?

– Ну, как бы… да. И всегда считал, что это скорее так. Простите, сэр, если я вас этим обидел.

– Нет, Эдгар, – сказал дядюшка Монтегю с глубоким вздохом. – Это ты меня прости, что я на тебя накинулся. Странно было бы, если бы ты думал иначе. А теперь отдай ее мне. – Он протянул к кукле свою длинную руку. – Леди не любит, чтобы на нее таращились.

Забрав у меня куклу, дядюшка подошел к шкафу и положил ее на место. Затем он повернулся ко мне спиной и посмотрел в окно. Я понимал, что каким-то образом задел его чувства, но не мог сообразить, каким именно. Не мог же он всерьез рассчитывать на то, что я приму его истории за правду.

– Эдгар, подойди сюда. Взгляни-ка, – обратился ко мне дядюшка Монтегю.

Он рассматривал гравюры, висевшие на стене у окна. Я встал и пошел к нему. По пути у меня невесть почему возникло ощущение, будто за окном кто-то есть; этот кто-то не хотел попасться мне на глаза и поэтому при моем приближении присел пониже. Я выглянул в окно, но там ничего не было видно.

Дядюшка тем временем рассматривал гравюру, на которой была изображена, кажется, статуэтка. Несмотря на обычную для старинных гравюр выспренность манеры, изображение было достаточно искусным, чтобы приковать к себе внимание зрителя.

Статуэтка же, в свою очередь, представляла собой рогатого демона и, на мой неискушенный взгляд, походила на средневековую. Каковой она, как выяснилось, и была.

Сначала я принял ее за гаргулью – одну из тех гротескных фигур, что торчат из-под церковных карнизов, – но, рассмотрев получше, понял, что статуэтка вырезана из дерева. Еще я понял, что когда-то она была частью церковной скамьи.

Я не мог себе представить, с какой стати кому-то – сделавшему фигурку резчику или изобразившему ее потом граверу – пришло в голову запечатлеть такую страхолюдину, но дядюшка любовался ею, словно портретом любимой внучки.

– Сэр, эта гравюра очень ценная? – спросил я.

– Эта гравюра? – отозвался дядюшка Монтегю. – Нет, Эдгар. Особой ценности она не имеет. Важно то, что на ней изображено.

– И что же на ней изображено?

– Как что? Демон, разумеется.

– Я вижу, что демон, дядюшка, – сказал я. – Но почему так важно, что здесь изображен демон?

– Потому и важно, – ответил дядюшка очень серьезно, – что это демон.

Я подождал, не пояснит ли он смысл своего туманного утверждения, но дядюшка молчал.

– Может быть, дядюшка, с этой гравюрой связана какая-то история? – спросил я, когда молчать дальше стало совсем уж неловко.

– Какое проницательное замечание, Эдгар, – сказал он. – Но неужели тебе хочется слушать мои очередные глупые выдумки?

– Сэр, я не называл их глупыми, – возразил я. – И мне действительно очень хочется послушать вашу очередную историю.

Дядюшка Монтегю усмехнулся и положил руку мне на плечо.