Страшные сказки дядюшки Монтегю

На одну из веток поблизости села птица, но Саймону почему-то показалось, что она опустилась ему на руку, и рука при этом была голой. Птица несколько раз переступила лапками, а потом суетливо перебежала на самый конец ветки, и при всяком ее движении он невероятно живо чувствовал уколы крошечных коготков. Она словно вцепилась ему в палец, а потом оттолкнулась, вспорхнув при приближении старой мамаши Таллоу.

И только тут Саймон осознал страшную правду, которую так долго отказывался принять его разум. Он не был привязан к яблоне – он сам был яблоней.

– А ну-ка, – сказала старая мамаша Таллоу, одной рукой щелкая изогнутыми лезвиями садовых ножниц, а другой проводя по его руке-ветке по направлению к пальцам-побегам. – Думаю, с тобой будет много работы. Очень много работы.

Саймон издал вопль – протяжный вопль муки, но слышали его только птицы. Где-то поблизости вспорхнула напуганная им стайка зябликов и, громко хлопая крыльями, пронеслась над старухой, над ее домиком и над пятью искривленными яблонями.

Когда дядюшка Монтегю закончил рассказ, я поймал себя на том, что сижу, засунув под себя руки, чтобы старая мамаша Таллоу не дотянулась до них своими кошмарными садовыми ножницами.

Из-за этого руки совсем затекли, и, чтобы вернуть им чувствительность, мне пришлось долго трясти кистями и сгибать-разгибать пальцы. Дядюшка Монтегю тем временем налил нам еще по одной чашке чая. Я спросил у него, не рассеялся ли туман, на что он предложил мне подойти к окну и посмотреть самому.

Отодвинув штору, я с изумлением не увидел ничего – настолько ничего, что казалось, будто весь мир бесследно исчез и дядюшкин дом теперь плавает в пустоте. У меня закружилась голова, и я поспешно задернул штору.

Пока дядюшка поправлял кочергой поленья в камине, я прогулялся по его кабинету. В нем было собрано так много разных удивительных предметов, что, сколько бы я ни разглядывал это собрание, ни один из них, казалось, не попадался мне на глаза дважды.

На этот раз я приметил на одной из полок книжного шкафа деревянную шкатулку – судя по украшавшей ее резьбе, именно о ней шла речь в истории, которую я только выслушал. Я было потянулся к ней, но рука дрогнула, и мне стало понятно, что взять шкатулку не получится. Интересно, подумал я, неужели у дядюшки есть истории про все предметы в этой комнате.

Следом мой взгляд упал на висевшую на стене позолоченную раму тонкой работы – как ни странно, пустую. Раньше я не видел такого, чтобы на стены вешали одни рамы, без картин.

– Вот ты и на позолоченную раму обратил внимание, – произнес дядюшка, выросший рядом со мной как из-под земли.

– Дядюшка, а почему она пустая? – спросил я.

– И в самом деле, – задумчиво отозвался он. – Почему?

Я понадеялся, что за вопросом последует ответ, но дядюшка, как это часто бывало, не счел нужным продолжать.

– Это семейная реликвия? – не отставал я в расчете на развернутый ответ.

– Нет-нет, – ответил дядюшка. – Как и большая часть предметов, которые ты видишь в этой комнате, она когда-то просто перешла в мое владение.

– Дядюшка, так вы коллекционер? – Я решил, что сейчас наконец хоть что-то узнаю о прошлом своего таинственного родственника.

– Да, Эдгар, в некотором роде, – согласился он, но этим и ограничился.

– Это, должно быть, дорогое увлечение, – попробовал я к нему подольститься.

Притом что лишь немногие предметы в дядюшкиной коллекции можно было назвать красивыми, некоторые явно стоили очень и очень дорого.

– Нет, Эдгар, – сказал он. – Все вещи доставались мне даром.

– Все это вам подарили? – изумился я, озираясь вокруг и недоумевая, с какой стати на моего дядюшку обрушился такой поток щедрости.

– В некотором роде да, – ответил дядюшка Монтегю и саркастически улыбнулся. – Как ты уже наверняка заметил, все те предметы, что ты видишь вокруг, они – как бы лучше выразиться? – обладают не совсем обычной энергетикой. Они заряжены болью и страхом, с которыми были так или иначе связаны. С годами мой кабинет превратился в хранилище подобного рода предметов. Я, Эдгар, коллекционер никому не желанного, проклятого и злосчастного.

Свои слова он сопроводил взглядом, от которого мне стало не по себе.

– Но дядюшка, – сказал я. – Вы говорите так, будто все, о чем рассказывается в ваших историях, случалось на самом деле.

У дядюшки Монтегю сверкнули глаза и недоуменно выгнулась бровь. Я почувствовал, что он меня поддразнивает, и от этого у меня загорелись щеки.

– Но разве так бывает? – спросил я. – Откуда бы вам, сэр, знать то, о чем вы рассказываете? Ведь вряд ли все эти события разворачивались у вас на глазах, а главные действующие лица, насколько я понимаю, едва ли имели возможность вам о них поведать.

Дядюшка улыбнулся и поднял вверх руки, как бы признавая поражение.

– Думай что хочешь, Эдгар, – сказал он. – Думай что хочешь.