Страшные сказки для дочерей кимерийца

Между створками оставалась довольно широкая щель — шага в два-три, и не маленьких шага. Сомкнуть створки плотнее никак не удавалось — сквозь эту щель в город непрерывным потоком вливалась орущая масса людей и животных.

Понимая, что ворота вот-вот закроют, люди словно обезумели. Они прыгали через забитые барахлом возы, бежали по спинам овец и даже по плечам друг друга, затаптывая упавших и даже не замечая этого. Положение стало окончательно паршивым, когда у застрявшей в воротах перегруженной повозки отлетело колесо.

Теперь уже сомкнуть ворота не удалось бы при всёем желании — осевшая на один бок повозка заклинила их намертво. Обрадованный люд за воротами торжествующе завопил и поднажал. На потных лицах стражников явственно проступило отчаяние. Они по-прежнему налегали на ворота всеми телами, упираясь деревянными подошвами казенных сандалий в мостовую, но это больше уже не помогало. Ноги их медленно, но неуклонно скользили по брусчатке, щель незаметно подавалась, становясь шире.

Конан переглянулся со своими спутниками. Улыбнулся нехорошо:

— Поможем служивым?

И неторопливо шагнул прямо к повозке, перегораживая мощным телом людской поток.

Впрочем, это только казалось, что неторопливо. Хьям и Клавий, во всяком случае, опередить его не сумели. Хотя и рванулись изо всех сил сразу же по получении приказа — один к левой створке, а другой к правой. А приказ в небрежно брошенной фразе они опознали мгновенно оба.

Какое-то время казалось, что людской водоворот сметет Конана — сметают же в половодье горные речки огромные неподъемные валуны. Хьям успел подумать об этом, упираясь руками в квадратный поперечный брус плечом к плечу с тяжело сопящим стражником. И ужаснуться — горные реки он видел не раз. И даже взмолиться успел — о, Иштар милосердная, ты же женщина! Взгляни на этого великолепного, но глупого мужчину! Он же не может тебе не понравиться! Он же просто ходячее воплощение Адониса! Так помоги же ему, что тебе стоит?! Помоги этому великолепному королю-недоумку, ведь нам же без него…

А потом отвлекаться стало некогда.

Конан же тем временем, отшвырнув рухнувшего ему чуть ли не на голову мужика, пробился к самой повозке и схватился левой рукой за невысокий бортик. В правой у него были зажаты задние ноги не вовремя подвернувшейся под сапог овцы. Передние ноги возмущенно блеющего животного волочились по земле. Конан не помнил, когда ее подхватил, но отпускать пока не собирался — отбиваться ей было удобно. Очень отрезвляюще иногда действует на людей крепкий удар овечьей башкой по лбу.

Добравшись до повозки, киммериец сходу попытался ее приподнять. И сразу же понял, что вряд ли сможет это и обеими руками, не то что одной.

Повозка была перегружена — большие холщевые и кожаные мешки возвышались на ней горой выше человеческого роста. Из-за сломанного колеса гора перекосилась и грозила обрушиться. Поверх туго набитых мешков лезли желающие прорваться в город, еще более увеличивая вес повозки и шаткость качающейся горы. Очередной мужичонка попытался использовать конановское плечо в качестве ступеньки, а пихающийся подросток в драной ханди заехал по королевскому уху ногой.

Подобное неуважение окончательно вывело Конана из себя. Если до этого он предполагал просто немного поразвлечься, то теперь по-настоящему рассвирепел. Он передернул всем телом, словно вышедший из реки волк, одним движением стряхнув с себя и бородатого мужичонку, и нахального недоросля, и еще с добрый десяток чьих-то рук. Отброшенные отлетели на шаг, а то и два, и вокруг Конана на какое-то время образовалось пустое пространство. Чем он и не преминул воспользоваться.

Вскинутая в широком замахе овца жалобно взмемекнула и попыталась брыкнуться. Что только добавило эффективности — к этому времени Конан уже вовсю охаживал ею наступающих. Так рассвирепевшая хозяйка гоняет тряпкой добравшийся до припасов мышиный выводок.

Люди сыпались с повозки, как горох из прохудившегося мешка, падали на тех, что напирали сзади, увеличивая суматоху. Конан отбросил овцу и запустил в упрямо цепляющуюся за бортик перекошенную морду тяжелым мешком. Морда исчезла.

Бросив еще два или три мешка на особо ретивых, киммериец спрыгнул с повозки и обеими руками вцепился в бортик. Крякнул, напрягаясь. Мышцы на шее вздулись буграми, а плечи словно увеличились в размерах вдвое. С хрустом подломились задние колеса, дурным голосом заверещал кто-то придавленный, пытавшийся проскочить понизу. И повозка медленно встала на дыбы.

Дальше пошло легче — часть мешков соскользнула, и вес уменьшился. Конан зарычал и опрокинул повозку наружу, прямо на головы вопящих людей. Толпа отшатнулась в едином порыве, словно действительно была одним животным, безмозглым, но сильным и живучим.

— Налегай! — заорал Конан.

И сам навалился на створки ворот, схватившись левой рукой за одну, а правой за другую.