Гранитную неподвижность и суровость лица сохранять было не так трудно, как он опасался. Митра свидетель — совсем нетрудно! Вместе с облегчением навалилась неподъёмная усталость, гулким перезвоном в пустой голове напомнил о себе каждый колокол каждой бессонной ночи. Очень хотелось послать всех к Зандре, завалиться с Квентием и Эрезархом во вчерашнюю таверну на площади и как следует упиться той скверной кислятиной, что выдают там за вино. И плевать, что расположена она неудачно, а от подавальщицы воняет, как из выгребной ямы.
Но Эрезарх напоминал дорвавшегося до хозяйского птичника хорька, а его люди уже деловито заносили на восковые дощечки имена столпившихся в зале последователей запретного культа. Переписанных отпускали, напутствовав просьбой не покидать город «до выяснения всех обстоятельств». Тех же, чью личность не могли подтвердить четверо уважаемых горожан, под конвоем препровождали на первый ярус и дальше, в подвал — опять же, «до выяснения». Фактический правитель Сабатеи расхаживал между съёжившихся жрецов и простых павлинопоклонников с донельзя довольным видом. Было ясно, что никуда он отсюда не уйдёт, пока со всеми не разберётся. И теперь следовало довести до логического конца этот фарс, которым так неожиданно обернулась трагедия.
Да и камелеопарда, если уж начистоту говорить, было жалко…
Бедная тварь доживает последний свой день, к друидам не ходить. Прошедшей ночью птичка над ним постаралась на славу, что бы там не утверждал обладатель синей хламиды. Вместо левой передней лапы торчала короткая опухшая культя. Из многочисленных порезов («поклевок» — поправил себя Конан мысленно и сузил глаза) сочилась кровь, делая липкой короткую чёрную шерсть, сквозь огромную рану на правом бедре наружу торчали сломанные кости. Ещё одна такая же страшная рана была на морде, на месте правого глаза.
Повстречав настолько израненное животное в любой другой ситуации, Конан, недолго думая, перерезал бы ему горло. Просто из сострадания, чтобы не мучился зверь. Но сейчас при мысли о подобном мутило. Почему-то привычный акт милосердия сегодня казался намного хуже самого подлого убийства.
— Говорят, ты лучший. Сможешь вылечить?
Лекарь самодовольно погладил длинную напомаженную бороду, завитую колечками книзу. Пожал плечами:
— Всё в руках Иштар милосердной…
Но взгляд его уже сделался цепким и деловитым — таким взглядом опытный мастер-кузнец смотрит на подпорченную нерадивым учеником заготовку, прикидывая, как, где и что нужно подправить, чтобы из этого вконец запоротого убожества вышло нечто толковое. Вот так и лекарь, наклонившись над носилками, сначала долго всматривался в искалеченного зверя, хмурясь и шевеля губами. И, столь же внезапно преисполнившись деятельного энтузиазма, распрямился, замахал руками, отдавая одновременно десятки распоряжений:
— Отойдите от света, во имя Иштар, и не мешайте работать! Принесите жаровню, а лучше две! И котёл кипятка! Хуз, выложи наборы снадобий за номерами три, семь и восемь… Три, тупица, а не пять! Мы же не роды принимать собираемся! Зац, будешь его держать… да осторожнее же, криворукий, задушишь!
Конан отошёл к заваленному мехами помосту, тяжело опустился на ступеньку. Он не очень-то верил в возможности исцеления таких ран. Разве что только какому либо богу станет скучно, и он явит очередное чудо — на радость людишкам и себе на развлечение.
То-то жрец в синем испугался до обморока — можно прожить без руки, ноги и глаза, но ведь Конан-то обещал воздать мучителям вдвое, если не втрое! Причём Митрой клялся. А слепому без рук и ног жить затруднительно…
Впрочем, одноглазому зверю на двух ногах тоже не выжить. Даже если хвалёный лекарь и справится. А что? Чем Сет не шутит, пока солнцеликий спит? Во всяком случае, выглядит этот врачеватель достаточно уверенным.
С заваленного шкурами возвышения король Аквилонии некоторое время с интересом наблюдал, как лихо гоняет лекарь своих рабов и новообретённых помощников из местных слуг. Котёл крутого кипятка и две жаровни ему доставили буквально в один миг, и на раскалённых углях уже побулькивал, распространяя по залу острые запахи трав, маленький котелок с носиком, а на расстеленные тряпицы осторожно выкладывалось не менее пахучее содержимое многочисленных лекарских склянок.
Глядя на всю эту малопонятную суету, киммериец почему-то преисполнился уверенности, что местный лекарь со своим делом справится. Пусть даже и вовсе он не военный костоправ. А вот что будет с увечным зверем потом… Конан вспомнил облезлых бродячих собак, их висящую клочками шерсть, отчаянные драки за каждую упавшую корку.
Вздохнул, мрачнея.
Жестом подозвал Квентия.
— Раздобудь повозку. Лучше — крытую. Постели там помягче. Вот. Забери — махнул рукой в сторону груды мехов. Добавил, подумав: — И найди козу. Дойную…