Страшные сказки для дочерей киммерийца

Ведь ты же не ворон, правда? Ты же Павлин, хоть и с зубами! Только вороны начинают с лица, первым делом выклёвывая жертве глаза и нос, не важно, мёртвой или пока ещё живой, но беспомощной жертве… Это вороны только, да прочие падальщики. Но ведь ты же не ворон!!! Не ворон, правда?!! Не падальщик. А пальцы — что, пальцы ерунда, она даже ходить сможет, мы найдём лучших лекарей или даже волшебников…

Митра, пусть это будут всего лишь пальцы.

* * *

Когда толпа начала расступаться, Конан вдруг отчётливо понял, что молился не тому богу.

Понял, ещё даже не увидев крытые носилки, только опущенные головы несущих их послушников. По этим самым опущенным и втянутым в плечи головам и понял. По тому, как шарахнулась от вошедших толпа, словно на каждой из них незримый чумной капюшон. По тому, как слабо охнул стоящий рядом Эрезарх, вспоминая Иштар милосердную. Ему, стоящему, видно куда лучше…

Иштар надо было молиться.

Иштар…

Она — женщина, женщина и мать, хоть и богиня. Она бы поняла. А Митра — что? Он, конечно, хороший бог. Добрый. Справедливый. Но он очень не любит вранья. Любого, чем бы оно ни было вызвано. И жесток с обманщиками, признавая это одним из самых тяжёлых грехов. Он слишком суров и серьёзен, и не делает различий между детской шалостью и полноценным клятвопреступлением.

Атенаис, прямо скажем, не была самым честным ребёнком в этом мире…

Иштар надо было молиться!

Иштар бы поняла…

В полной тишине носилки вынесли на середину зала и осторожно опустили на пол в шаге от ступенчатого постамента. Не полноценный паланкин, а коротенькие такие носилки с высокими бортиками и длинными загнутыми вниз ручками. На эти ручки их и поставили, превратив в некое подобие то ли скамейки, то ли детской люльки. Схожесть с люлькой усиливалась тем, что омертвелая тишина в зале всё-таки не была полной. Её нарушал тихий плач, доносившийся из-под покрывала, накинутого поверх лежащего на носилках маленького тела — еле слышимый, поскуливающий и монотонный. То ли действие сонной травы было не слишком эффективным, то ли боль оказалась чересчур сильна и пробивала сонную одурь. Но не этот плач заставил сердце ухнуть в пропасть и пропустить пару ударов. И даже не то обстоятельство, что светлый шёлк покрывала во многих местах уже пропитался свежей кровью.

Просто тело под покрывалом было слишком маленьким, даже для ребёнка всего десяти зим отроду.

Слишком коротким.

Конан чуть повернул голову в сторону Эрезарха. Оторвать взгляд от укороченного тела под шёлковым покрывалом оказалось делом решительно невозможным:

— Лекарь… где?

Ему показалось, что он сказал это одними губами — никто и не услышит за оглушающее тихим непрерывным плачем. Но мимо просеменил невысокий шемит в расшитом алхимическими символами плаще и со знаками целительства на покрывающих потрепанный кидарис серебряных пластинах. Двое рабов тащили за ним объёмистые дорожные сундучки — тоже с подобными знаками на крышках. Поставили их на пол по бокам от носилок, быстро откинули крышки и сноровисто начали выкладывать лекарские инструменты и снадобья прямо на откинутые крышки, превращенные в подобия столиков. Сам же врачеватель склонился над носилками, полностью перекрыв обзор королю Аквилонии, и осторожно снял пропитанное кровью покрывало.

— Зандра знает что! — воскликнул он мигом позже. — Клянусь перекипевшим тиглем, Иштар лишила вас разума! Вы уверены, что тут нужны именно мои услуги?!

Стоящий за спиной Конана Квентий охнул и задышал как-то странно, быстро-быстро, словно после долгого бега. А Эрезарх…

Эрезарх расхохотался.

На какой-то жуткий миг Конану показалось, что мир сошёл с ума — обернувшись, он увидел, что Квентий тоже смеётся. Быстро, беззвучно, с короткими всхлипами, вытирая текущие по красному лицу слёзы.

— Ты посмотри! Ты только посмотри! — отсмеявшись, воскликнул Эрезарх, и толкнул короля Аквилонии в сторону носилок. Конан и сам не понял, как оказался на ногах. Понял только, что и его лицо расплывается в счастливой безудержной улыбке, а рвущийся наружу смех щекочет горло.

Теперь, когда он стоял, а ткань с носилок была убрана, стало отчётливо видно, что лежащее на них окровавленное тело не принадлежит Атенаис. Оно вообще не принадлежало человеку, это чёрное мускулистое и покрытое когда-то бархатистой короткой шерстью сильное тело.

На носилках лежал пустынный камелеопард, полуденный родич более привычного для обитателей крайней полуночи снежного барса. Совсем ещё маленький детёныш, не старше двух-трёх лун отроду.

— Во имя Иштар, меня что, вызвали, чтобы я лечил животное?!

Лекарь смотрел на носилки с негодованием и отвращением золотых дел мастера, которому предложили поработать золотарем.

— Да, — сказал Конан веско. — Именно для этого тебя и вызвали.