Страшные сказки. Истории, полные ужаса и жути

– Ты ведь знаешь, кто я и зачем я здесь. Или нет?

Питер положил руки на колени.

– Собственно говоря, я долго об этом думал. Ты был одним из нас, разве нет? Тебя ведь тоже держали здесь взаперти? А за что – уж не за то ли, что ты всего-навсего любил бегать с ножницами? И все?

– Дело прошлое.

– Может, и так, но я уверен, что ты и сейчас жалеешь о потерянном глазе.

Вжик-Вжик опустил ножницы и заинтересованно склонил голову набок.

– Готов поспорить, это не было несчастным случаем. Ах, конечно, все говорили, что такое может случиться, но не случалось же. Потому что ты всегда смотрел под ноги и никогда не падал. Но тогда выходило, что они ошибаются, а им ведь нужно, чтобы всегда было по-ихнему? Они должны быть правы, а для этого нужно сделать так, как будто они оказались правы.

Питер ткнул пальцем в темное стекло.

– Это они сделали, да? Отняли у тебя глаз.

Медленно, задумчиво Вжик-Вжик снял очки. Зрелище было не из приятных. Вообще-то Питеру не доводилось видеть выколотых глаз, только отрезанные пальцы, но он предполагал, что пустая глазница будет прикрыта зашитыми веками, как шторами. Но нет, разрушение выставлено напоказ: ярко-розовые складки, нависающие над высохшей пористой массой.

Вжик-Вжик снова распахнул сюртук и водрузил первую пару ножниц на их место, в аккуратную петлю из ткани. Вместо них он взял другие, потускневшие, в пятнах, совсем маленькие и короткие – первые детские ножницы, которые дают малышам после тупоконечных.

– Я храню их все эти годы, – сказал Вжик-Вжик, не отрывая от них здорового глаза. – Все еще годятся в дело.

И он воткнул свое детское сокровище прямо в центр того, что осталось от глаза. Было понятно, что это не причиняет ему боли, зато было больно на это смотреть, и Питера чуть не стошнило. Когда Вжик-Вжик так и оставил их на месте, довольный, что носит их снова, как в былые дни, Питер заставил себя посмотреть.

Вжик-Вжик наклонился вперед и придвинулся ближе, чтобы Питер ничего не упустил.

– Скажи то, что нужно, – зашептал он нетерпеливо. – Скажи же мне правильные слова.

Что за загадки? Питер чуть не утратил всю свою уверенность. Он мог сказать только то, что чувствовал, и, когда заговорил, голос у него дрожал.

– Что ты хотел сделать с ними после того, когда они сделали это с тобой? – спросил он. – Что бы это ни было… мы все здесь в таком же положении.

Вжик-Вжик выпрямился во весь свой невероятный рост. Скрестив руки на груди, он надолго задумался, потом выдернул ножницы из глаза и милосердно вернул очки на место. Отвернув полу сюртука, он снова поменял ножницы.

– Это правильно.

Питеру, больше не лохматому и не растрепанному, было удивительно странно сидеть на краешке кровати и смотреть, как его куски и кусочки падают и сыплются на пол. Длинные, грязные ногти, один за другим, буйные, спутанные волосы, прядь за прядью. Он не чувствовал такого облегчения, какого ждал, не было и чувства освобождения, ведь все это было частью его самого, щитом, за которым он так надежно укрывался.

Кем он будет без этого?

Вжик-Вжик отступил на шаг, чтобы оценить работу, и, кажется, остался доволен.

– Еще что-то, ты говорил?

– Верно. Правда, это не для меня.

Питер проводил его по коридору в комнату Дженни, где она сидела, глядя на звезды через потолок, потому что ей не оставили выбора. Он потрепал ее по плечу, отбросил в сторону густые волосы – сегодня он смог потрогать их пальцами, своими пальцами – и обнажил уродливые черные стежки.

– Я знаю, тебе нетрудно это сделать, – сказал Питер. – Главное, сможешь ли ты убрать все это, чтобы не сделать ей больно?

– Я тоже здесь, между прочим, – обиженно фыркнула Дженни. – Нехорошо говорить обо мне так, как будто меня тут нет.

Вжик-Вжик сложился пополам и уперся ладонями в колени, пытаясь рассмотреть получше. Он долго хмыкал и мычал. Когда он снова выпрямился, на его лице не было колебания. Только решимость.

– За это с тебя причитается, – заявил он.

Этого-то Питер и боялся.

Но – зато ему оставили право самому выбрать палец.

Ключ входит в скважину, замок щелкает, дверь тихонько растворяется… Таким мелочам суждено было положить конец всему, что было в прошлом, и начать все заново.

Питер впустил Черных Мальчиков и выждал время, чтобы они успели занять места, хотя ночь еще не кончилась и кругом было темно, только в вестибюле первого этажа виднелись тусклые отблески света, так что впотьмах было ничего не разобрать. Затем он снова запер за ними дверь.

– Как следует, погромче и без остановки, – наставлял Питер Жестокого Фреда. – От души.

Фред взглянул на него презрительно и после стольких-то лет не смог удержаться: «Не тебе меня учить, как бузить и скандалить».

Питер отошел от него в сторонку, а Фред с таким рвением принялся колотить в дверь и орать, что было ясно: никогда еще никто не поднимал такого шума в особняке, где не светило солнце, а дождь всегда был ледяным.

Дверь квартирки приоткрылась, и мистер Крауч выскочил в коридор в последний раз.

– Ну, ты у меня получишь, косматый выродок! – кричал он. – Если ты совсем выжил из ума и желаешь лишиться остальных девяти пальцев, я тебе помогу, понял?