Страшные сказки закрытого королевства

Выздоравливал он нечеловечески быстро. Буквально три недели с момента нашей первой встречи — и уже не скелет, обтянутый кожей, путешествовал со мной, а крепкий высокий мужчина. Сила и ловкость возвращались не так быстро, как вес и мышцы, но и над этим он работал. Во время каждого привала, пока я пыталась отдохнуть после долгой поездки в седле, он, не мешкая, разбивал лагерь, разводил костер и сразу же начинал заниматься. Сначала делал упражнения, чтобы разогреться, а после танцевал (иначе это и не назовешь) с мечом.

Красиво… Наверное, он когда-то был сильным воином. И снова будет, полностью восстановившись.

— Дар, сколько тебе лет? — поинтересовалась я как-то. По лицу, изуродованному шрамом, сложно было понять. Не стар, да, но точнее не ясно. — И сколько лет ты провел в… таком состоянии? — помявшись, договорила я.

Он сжал губы в тонкую линию и словно закаменел. Игнорировал меня долго, занимаясь костром. Я уж было решила, что так и не получу информации, но потом, словно решившись, Дарио взял тетрадь и, не поворачивая ко мне головы, написал:

«Считай, что мне тридцать».

— Как это, считай, что тебе тридцать? — озадачилась я. То, что ответа на второй вопрос не узнаю, уже поняла. Вероятно, это слишком болезненная тема. — А по-настоящему? Ты не помнишь?

Мужчина неопределенно дернул плечом и, взяв меч, пошел тренироваться, давая понять, что тема закрыта.

С ним было одновременно и легко, и сложно. Порой мне казалось, что не он моя собственность, а я его. Он относился ко мне как к несмышленому ребенку, опекая, помогая, охраняя от малейшей опасности. Корректировал наше передвижение, брал на себя всю тяжелую работу, не позволяя мне рубить дрова или лапник, например. Написал, что мне нужно беречь руки. Дарио внимательно слушал всё, что я ему говорила. Но о себе сообщать ничего не хотел, уходя от моих вопросов весьма умело. Хотя, что уж легче, если его немота давала ему на это все основания.

Однажды я решила пошутить и прощупать почву и со смешком проговорила:

— Ты так ко мне относишься, словно я девушка.

«Если бы ты был девушкой, я бы тебя убил. Или просто не пошел с тобой».

Я подавилась смехом и уставилась на него во все глаза, лишившись на мгновение дара речи.

— Но… почему? — еле выдавила из себя.

«Женщины — зло. Я бы предпочел смерть в той клетке, чем стать собственностью женщины».

— Ты неправ, Дар, — помолчав, твердо сказала я. — Не все женщины зло, так же как и не все мужчины. Если тебя когда-то предала одна из них, другие-то не виновны. Вот я оказался на улице по вине своего единокровного брата. Мне теперь считать, что абсолютно все мужчины — жадные жестокие подонки? А как же ты? Как те, кто мне помогал во время моих скитаний? А моя мать — женщина. Мой брат убил ее, а она сделала всё, чтобы подготовить мне путь к бегству, спрятала… Скажешь, что и она — зло?

Дар слушал меня внимательно, я видела.

— Знаешь, будь я девушкой… И испытай всё то, что уже довелось… Стал бы я от этого хуже? Не думаю. Вот мне было бы хуже, тут не поспоришь. Но я сам?.. Вряд ли. Так же пытался бы выжить, так же играл бы на гитаре и пел, чтобы заработать хоть немного монет на пропитание. И мимо тебя тоже не прошел бы.

«Прошел. Точнее, прошла бы. Даже не взглянула бы. Женщины хотят денег и власти, умирающий мусор им не нужен».

— Не все женщины хотят денег и власти, — покачала я головой, прочитав его ответ. — Мама была другой. Она очень любила моего отца, поэтому вышла за него замуж, делала всё для семьи.

«Вышла замуж за графа, заметь. Не за крестьянина».

— Ты злой… Стал злым. Когда-нибудь, надеюсь, ты мне расскажешь, кто же сделал тебе так больно, что ты презираешь всех женщин без исключения. Но поверь, ты неправ.

После этого разговора я приуныла. Я-то надеялась, что как только мы привыкнем друг к другу и я смогу ему доверять, а он меня защитить, то сниму амулет личины. Признаюсь, что на самом-то деле мне уже семнадцать, а не четырнадцать. И что я девчонка, а не мальчишка-подросток.

Сейчас же…

Нет, бросить меня Дарио не сможет, наложенные на рабский ошейник чары не позволят. Но и относиться ко мне так, как сейчас, он уже не будет.

И я смолчала. Придет время, мы найдем способ помочь ему избавиться от магического ограничения свободы, и тогда я уйду. Наверное, на прощание признаюсь. А может, и нет. Пусть останется в его памяти образ чудно́го непутевого музыканта, а не коварной хитрой особы и обманщицы.

Но всё же было грустно и обидно и за него, которого когда-то так сильно кто-то обидел, и за себя, что я не могу открыться и вынуждена буду и дальше скрывать правду.