Страшные сказки закрытого королевства

А ведь еще выступать перед публикой. Внутри всё застыло от тревоги, меня слегка потряхивало от нервного возбуждения, но выбора нет, нам нужны деньги. И я пошла…

Сил на улыбки и сказки у меня не было. И я играла и пела. Наверное, никогда еще я так не играла. Отчаяние буквально рвалось из меня с музыкой и песнями… В мою шляпу падали монетки, здоровенные угрюмые мужики, понурившись, слушали и пили вино. Пили и слушали… Служанки едва успевали доносить им новые кувшины с хмельными напитками.

И я решила исполнить сегодня песню, написанную мною давно. Не представляла ее публике ни разу, очень уж она печальная вышла. Я тогда начиталась сказок о русалках, и родился этот текст, который позднее лёг на музыку. Исполнять его перед людьми я сегодня решилась впервые.

Кровью по пальцам стекает обида.
Сердце — осколки. Душа — хрупкий лёд.
Что же ты смотришь так прямо, открыто?
Ты так хотел. Это только — итог.

Ты говорил, что я дева морская…

Пряди волос, словно травы со дна.
Только в фате шла с тобою другая,
Та, что уж мною давно прощена.

Девочка юная, верила в чудо,

Нет в ней вины, она тоже — игра.
Людям всё видно, гудят пересуды,
Рожениц мука всегда тяжела.

Где же, мой милый, твой сын и наследник?

Няньки и дядьки? А как же отец?
Что же ты смотришь и молишь прощенья?
Ныне русалка я, жизни конец.

Слёз колких льдинки давно не стекают,

Жемчуга хочешь? Есть целый ларец.
Знал ты, любимый? На солнце сверкают
Слёзы русалок — каменья колец.

Зря ты так просишь забвенья, мой милый.

Я умерла уже очень давно.
Ты говоришь, я тебя заклеймила?
Нет, светлый лорд, мне уже всё равно.

В водах морских мне живется привольно

Память? Стирается. Даже и ты.
Жемчугом плакала, мне было больно.
Хочешь? Отдам. А меня отпусти.

В сердце моем уж давно только холод,

Моря бескрайнего черная тишь.
Ты, светлый лорд, уже тоже не молод.
Что же пришел, всё себя ты казнишь?

По́лноте, пусто, прошло уж былое.

Любишь? Смешно. Где ты был, мой любимый,
В годы, когда я жила лишь тобою?
Выбрал принцессу, моложе, красивей…

…Кровью по пальцам стекает обида.

Сердце — осколки. Душа — как в стекле.
Зря, светлый лорд. Тебя море не примет
….Чиркнул волну длинный хвост в чешуе.

Когда я закончила, то увидела, что в стороне притулилась служанка и, размазывая слезы, всхлипывает, позабыв о работе и посетителях. И тут ко мне подошел немолодой грузный мужчина с гордой посадкой абсолютно седой головы. Он швырнул в мою шляпу полный мешочек монет и глухо велел:

— Уйди, менестрель. Не рви душу! — развернулся и, покачиваясь словно пьяный, хотя я видела его абсолютно трезвые глаза, ушел в дальний угол. Буквально рухнул на скамейку и уронил лицо в ладони.

Откланялась молча, забрала свой головной убор и гитару и с прямой спиной пошла к лестнице. Уходила я в звенящей тишине.

А как только поднялась наверх, бросилась к нашей комнате, чтобы проверить состояние Дара. У него был жар…

Следующие двое суток я не отходила от него ни на минуту. Он горел и не приходил в сознание. Периодически его снова начинало корежить, и он бился в судорогах. И тогда я, навалившись сверху, прижимала его бьющееся тело к тюфяку, чтобы он себе не навредил. Обтирала холодной водой, отпаивала… Дважды открывалось кровотечение. У нас был запас укрепляющего сбора, еще того, что мы покупали у знахарки. И я заваривала его, вливая по каплям сквозь потрескавшиеся от жара сухие губы.

Я сама уже падала от усталости. От тревоги кусок в горло не лез, и ела я, буквально заставляя себя. Понимала, что если и я слягу, то нам обоим конец.