Страшный человек

— Перечисляю. Факт номер один. Нападение на мирно пробегающего трусцой Изотова прямо подтверждается показаниями упомянутого свидетеля, косвенно вашими объяснениями и заявлением самого Изотова, когда он его передаст. Факт номер два. Побои официально зафиксированы только Изотовым, что подтверждает факт нападения на него и избиения.

С каждым фактом Александр словно каменел, не в силах вымолвить ни слова. Он будто попал в зубы тяжелого механизма, который медленно вкручивал его стальными шестернями внутрь себя. Скрипело железо, хрустели кости. Осознание беды отставало от получаемой информации. Холод пробежал по его спине.

— Третий факт. Гражданка Глухих факт нападения на нее, совершенного Изотовым, категорически отрицает, а полицию она вызвала по факту драки, происходящей на ее глазах, чему она и является официальным свидетелем. Заметьте, уже два свидетеля. Причем кто начал драку и как, она не видела, а полицию вызвала, так как является неравнодушной гражданкой с твердой жизненной позицией, — Токарев снова улыбнулся. — Побольше бы таких сознательных гражданок. И последний факт, так сказать, интегрирующий все вышеперечисленное. Данное деяние квалифицируется, как умышленное причинение вреда здоровью средней тяжести из хулиганских побуждений. Пункт «д» части второй статьи сто двенадцатой УК РФ. До пяти лет.

Повисла пауза длиной в минуту. Титова трясло от обиды, от страха, от ощущения полного своего бессилия перед сфальсифицированным делом. Глядя в добрые глаза Токарева, он ждал, что тот сейчас развенчает этот бред и все встанет на свои места, но следователь молчал, щелкая автоматической ручкой.

— Вы могли бы не щелкать? Раздражает!

— Ах, простите. Уже не щелкаю.

— Меня могут посадить на пять лет за то, что я помог женщине вернуть ее имущество и задержал грабителя-наркомана? Я вас правильно понял? Как же это?

— Слова, слова. Мы с вами не можем себе позволить опираться на догадки. Доказательства нужны. Следствие — это прежде всего документы.

— А нож?! — спохватился Титов. — У него же был нож, его сержант забрал. Я видел, он положил его в пакет. Что, скажете — не было никакого ножа? Выкинули улику? Да?

— Улика в деле, не кипятитесь. Нож находится на экспертизе. В этой связи прошу вас сдать отпечатки пальцев. В порядке личной инициативы и в целях ускорения процедуры. Надеюсь, вы не будете возражать.

— Я обязан?

— Пока нет. Пока мы просто беседуем, проясняем обстановку, так сказать. Вы еще даже формально не подозреваемый. Заявления-то от потерпевшего еще нет. Вот когда будет заявление, тогда будет выбрана в отношении вас, как подозреваемого, а может быть, уже и обвиняемого, мера ограничения свободы. Кто знает, что они там напишут? Тогда отпечатки сдать придется в любом случае.

— Обвиняемого? — ужаснулся Титов и закрыл глаза. — Меня посадят в тюрьму?

— Зачем в тюрьму? В СИЗО или под подписку. Закон надо соблюдать. Закон такой есть — о содержании под стражей. Скажите лучше, вы брали нож в руки? Помните?

Титов вспомнил посекундно весь тот вечер. Вот он заламывает руку, отбирает нож, берет его плотно, швыряет на асфальт.

— Да, я его брал в руку, чтобы откинуть подальше.

— Вот и потерпевший упоминает нож, а это уже покушение на убийство вырисовывается. Другая статья и другое наказание. Если там ваши пальчики, то дело приобретает совсем иной оборот. Свидетели, правда, про ножик молчат, но ведь они могут и вспомнить. Да, дела. Ладно, бог с ними, с вашими отпечатками, не будем торопиться.

— Что же мне делать?

— Ничего. Как вы заметили, я протокола не вел. Мы просто беседовали. Задерживать вас пока у меня оснований нет в связи с отсутствием заявления потерпевшего. Надо еще посмотреть, что они там сочинят, если вообще заявление будет. Понимаете меня? Отлично. Прошу вас быть на связи и не выезжать из города. Я вам позвоню. Возможно, всё не так уж и плохо. Многое зависит от вас, от вашего настроя и понимания.

— В смысле?

— Потом, не сейчас. До свидания, уважаемый Александр Михайлович.

Как пьяный, Титов вышел из отдела и сел тут же у подъезда на скамейку. Он согнулся и спрятал лицо в ладони. Катастрофа! И самое ужасное, он ничего уже не может изменить. А если покушение или убийство пришьют? Лет десять?

«Сволочи! Что хотят, то и делают, — бесился он. — Ну как так можно? Взять и засадить честного человека в тюрьму. В тюрьму! А там ворье, унижение, опущенные всякие, грязь, бесправие и произвол. Муки адовы ни за что. Может быть, откупиться? Попробовать деньги предложить? Кому? Начальнику налоговой? Конечно, сообразил! У него денег полно. Он теперь за изувеченного сына мстить начнет. И не запугаешь его ничем: ни телевидением, ни газетами. Никто мне слова сказать не даст, тем более всё против меня, все улики — против, как на заказ. Каким же надо быть идиотом, чтобы самому себе проблем нажить на ровном месте! Сидя в кабинете, легко себя самым умным воображать, а в реальности всё наоборот. Гроссмейстер! Господи, господи! За что?»

Он вскочил в машину и рванул в Проектируемый тупик отменять задание. Скорее, скорее, пока не поздно.