Страшный дар

Камеристка вновь исчезла, а госпожа поудобнее устроилась на диване, ножки которого в свое время так смутили юную гостью, и постаралась изобразить скучающую гримаску, с которой светской даме следует принимать столь незначительное лицо. Но уголки губ так и чесались, так и ползли вверх. Главное, не захихикать вместо прохладного «Что вам угодно, любезный?» Нет, едва ли получится. Какой нечеловеческой силой воли нужно обладать, чтобы не рассмеяться при виде святоши, только что скоротавшего пять минут в их мраморном зале? Его на носилках принесут.

Однако гость ее огорчил: он не только твердо держался на ногах, но даже черный сюртук не расстегнул и воротничок не ослабил. На обвисших щеках гасли алые пятна, проплешина под жидкой сенью волос влажно поблескивала, в остальном же он совсем не казался комичным. Лавинии сразу же стало с ним скучно.

– Миледи Мелфорд, – с порога поклонился визитер, но она не потрудилась подняться навстречу. Не хватало еще пожимать ему руку, а то как бы набожность не подхватить.

– Простите, что задержала вас, сэр. С кем имею честь говорить?

На слове «честь» по щеке гостя пробежала судорога, словно честь была последним, чего следовало ожидать от жрицы в храме Приапа, коей он, безусловно, считал леди Мелфорд.

– Джон Хант.

– К моим услугам?

– Это зависит от рода услуг.

Беззвучно хохотнув, леди Мелфорд потянулась на диване.

– Мне не следовало просить прощения. Не сомневаюсь, что вы весело и душеспасительно скоротали время в окружении коллекции моего покойного мужа.

– Весьма… изящные образцы античного искусства, – с запинкой отвечал гость.

Его взгляд метался по комнате, тщетно разыскивая хоть какой-нибудь участок, не запятнанный женской наготой. Дабы усложнить его задачу, миледи задумчиво погладила грудь позолоченной сирены.

– Какой же образец приглянулся вам более других?

– Признаться, я не рассматривал их настолько внимательно, чтобы составить о них свое мнение, – суховато проговорил джентльмен, подходя так близко, что Лавиния наконец заметила черную ленту чуть выше локтя, почти слившуюся с сюртуком.

Не стоит, право, докучать скорбящему вопросами, но как раз в глубоком трауре людей посещают самые необузданные мысли и желания. Это леди Мелфорд знала из личного опыта. С каким нетерпением она дожидалась окончания траура! Черный налет скорби на платье казался ей грязью, которую хотелось поскорее смыть.

– Поскольку до меня так и не донесся грохот, я могу сделать вывод, что вы удержали порыв превратить нашу коллекцию в груду щебня. Полноте, сэр. – Она чуть повысила голос, упреждая возражения. – Я прекрасно осведомлена о деятельности вашего общества. С 1807 года оно снискало лавры на поприще борьбы с непристойной литературой. С порнографией.

– Ваша милость!

Мистера Ханта явно шокировало, что леди не только знает такие слова, но даже как будто понимает их смысл. Вот так гораздо лучше, а то скучно переругиваться с благообразными мощами.

Лавиния томно ему улыбнулась.

– Или, к примеру, двое джентльменов делают что-то отменно гадкое, но за закрытыми дверями. Но чтобы отправить их в тюрьму, предпочтительно на каторжные работы, требуются свидетели, и таковые находятся. Позвольте я угадаю, какого рода показания они дают в Олд-Бейли. Что эти двое злонамеренно оскорбили их, пока они, по стечению обстоятельств, коротали вечер в чужом шкафу?

Гость стоял перед ней базальтовой колонной, о которую ломались солнечные лучи.

– А ежели один из сих достойных вашего участия джентльменов напал на ребенка? Подмастерья, коридорного в гостинице, чистильщика обуви? Кто начнет судебное разбирательство от имени поруганной жертвы, не страшась, что в его сторону полетят брызги той грязи, в которой барахтаются упомянутые вашей милостью джентльмены?

В раздражении он забывал укутывать слова в английский акцент и расплющивал их на языке, как истинный выходец Эйршира. Так вот откуда наш моралист. Краем уха Лавиния слышала, что в тех краях блудниц катают на бревне, выбирая такое, где кора особенно шершавая. Или уже не катают?

– А если женщину обижает муж? Колотит ее или просто унижает? Или каплю за каплей роняет яд в ее душу, пока кроме яда там ничего уже не останется? Обратится ли ваше общество от ее имени в парламент с ходатайством о разводе?

– Нет.

От того, как резко опустились его плечи, Лавинии почудилось, что черная колонна сейчас треснет. Но он выстоял.

– Развод непозволителен. Супружеские узы может разорвать только смерть, какие бы муки они ни причиняли тем, кто ими опутан, – отрезал Хант и рассеянно коснулся левой руки, там, где под перчаткой, видимо, скрывалось обручальное кольцо. Стало быть, не вдовец.

– Что же в таком случае делать бедняжке? – спросила Лавиния, пытаясь представить миссис Хант. Неужели такая же высохшая селедка?

– Молиться о смягчении сердца супруга и вспоминать, где она допустила упущение.

– Она?