Страшный суд

Ракеты, снаряды, бомбы. Лишь за эти три дня брошено столько же бомб, сколько за прошедшие пять месяцев. Американцы хотят уничтожить окрестные огневые точки и населенные пункты, чтобы расчистить себе доступ к мосту. При каждом пикировании самолет сбрасывает от шести до четырнадцати бомб. А каждый самолет пикирует по нескольку раз. Считайте, что происходит.

Оба холма по сторонам моста обезглавлены. Контуры пейзажа изменились.

Смотрю на мост с высокими стальными ребрами, решивший во что бы то ни стало устоять. Воды медленно гаснут, сливаясь с наступающим вечером.

Тревога. Кинулись в «джип». Облако пыли уносит нас как можно дальше от опасного места. Оборачиваюсь. Мост не бежит, остается там.

Что тебя поддерживает, Хам-жонг?

Призвание быть мостом.

* * *

Если бы я могла также твердо отстаивать себя, как этот мост.

А с какого момента ребенок начинает отстаивать себя, как самостоятельное существо? В добрых намерениях руководить им, не пропускаю ли я этот роковой миг?

Мы остановились в Троянском монастыре. И вдруг настал холод. Зимний ветер гудит в трубе, наметает сквозь щели снег. Лестницы и деревянные галереи скрипят, как будто по ним кто-нибудь ходит. Замерли водопроводные трубы. Только чешма[19] в монастырском дворе все еще течет. Кончились дрова и погасла печка.

Я думала, Ха сейчас съежится и начнет замерзать. Но она оживляется. Невзгоды, которые меня расстраивают и выбивают из колеи, возвращают ее в нормальную человеческую обстановку. Впервые она чувствует себя дома. Становимся подругами в общей беде. Это тоже пробуждает в ней кипучую деятельность.

Не спрашиваясь у меня, она выскакивает наружу, и до того, как я спохватилась, приносит окоченевшими ручками полный кувшин воды. Я не видела еще до сих пор на ее лице такого счастья.

Скрепя сердце, хвалю ее. Надеюсь, что она не повторит этого рискованного путешествия со стеклянным кувшином по скользким морозным лестницам. Но она выливает воду в ведро и отправляется снова. Если я верну ее с порога, то потеряю столь неожиданную дружбу, потому что нарушу чувство равенства. Не могу отнять у нее гордого ощущения, что она уже большая и нужная! Она ходит за водой, пока ведро не наполнилось до краев. Дает мне напиться, ревниво следит за моими глотками, словно спрашивает, вкусна ли вода. Пью самую вкусную воду сразу из двух живых колодцев.

Просит меня поставить ведро на печку, чтобы потом ей искупаться в тазу. Чистота не каприз. Немедленно соглашаюсь. Пока я устанавливаю ведро на неостывшую еще печку и слушаю, как шипит вода, капающая на горячее железо, Ха опять исчезает. Ее нет долго.

Моя выдержка воспитательницы иссякла, иду по галереям ее искать. Еще миг — и позову ее криком, каким моя мать отрывала раньше от любимой игры.

Вот она. Еле идет. Несет громоздкую охапку сучьев и веток, которые насобирала на монастырском дворе. Я не могла бы самым дорогим и фантастическим подарком вызвать такую же улыбку на ее разрумянившемся лице.

Топим печку «ее дровами». Вспыхивает огонь. По стене прыгает восторженная тень с длинным «конским хвостом». Вода начинает булькать.

Купанье в тазу. Вихрь мыльных брызг. Смех и крики. Лужи на досках. Заворачиваю в мохнатое полотенце самоё детскую радость. Девочка засыпает, действительно как выкупанная. Никогда ни ванна, ни душ в городской квартире ее так не опьяняли.

Утро краснеет и кукарекает. Ха встает рано как никогда. Глаза ее открываются жадно, предвкушая необыкновенный день, полный радостей.

Но приходят мастера, и краны в комнатах начинают действовать. Перед дверьми навалены кучи дров. Я перевожу дух — мученья окончены. А Ха стоит среди комнаты, обманутая в лучших надеждах. Вода невкусная. Дрова не трещат. Огонь не греет. Все ее оживление в монастыре сразу увяло. «Давай уедем! Здесь нам больше нечего делать!»

Мы опять разделены на взрослого и ребенка. Окружая ее заботами и хорошими условиями, я гашу самые живые искры в ее улыбке. Более примитивная, то есть более активная жизнь делает ее самостоятельнее, опьяняет жгучим неповторимым вкусом. Ребенок с укором напоминает нам о вещах, которые отняла цивилизация.

* * *

Спускаюсь в нижний этаж планеты, туда, где полагается лежать мертвым. Эвакуированная под землю электростанция. Турбины, как шелкопряды в бетонных коконах. Здесь ткут нити света.

— Как работается под бомбами?

— Так. Я, Нгуен Ван Хонг, 38 лет, электротехник. Работаем безостановочно. Часть рабочих исправляет повреждения, другая — на защите, третья — строит и укрепляет убежища. Затаскиваем машины все глубже. Каждая машина ограждена кирпичными стенами, сверху — балки. Бесчисленное число раз бомбили завод. Многие рабочие погибли.