Страшный суд. Пять рек жизни. Бог Х (сборник)

Хуево — обрадовал его Сисин — он знал, что, как всякий эмигрант, Барлах подкожно мечтает о негативной информации — гуру сделал скорбное лицо — чего же ты не уезжаешь? — Сисин знал очередность вопросов — не знаю, сказал Сисин — ведь страшно — ведь могут убить — сказал гуру — Сисин, улыбаясь, кивал — за год гуру успел переродиться, лицо его начинало лосниться, борода курчавилась, он обретал округлые формы — складывал ручки да животе — за кого я? — подумал Сисин — за красных? за белых? за евреев? за погромы? — за Запад? — в раю он свел два мира для глубокого взаимопроникновения — слушал профессорский бред — понял, что все не нужны — но почему мне жаль срущую по ногам Россию? — как ты там, в Филадельфии? — у меня был секретарь — важным голосом сказал гуру — я написал много за этот год — гуру по-прежнему работал над теорией, которая объяснит весь мир — натянув его на колья оппозиций — описав его окончательно — но сначала поймать Россию в свой силок — Сисин напрягся — он сумеет — думал он — никто не сумел, а он сумеет — устроит всеобщий концлагерь — головы отдельно — тела отдельно — его надо опередить — внешне они были друзьями — гуру знал Ломоносова и знал, как найти его в Беркли — он едет в Москву — сказал гуру — Сисин напустил на себя равнодушный вид — а чего он едет? — было видно, что гуру включает Ломоносова в эмигрантскую обойму своих

— по делам — да ну? — удивился Евгений Романович — по каким делам? — по частным — Барлах был такой — из него не выдавишь — он меня не любит не только за дачу — думал Сисин — я знаю, как он подмахивал националистам — стал модернистом, когда братания не произошло — воспел Ломоносова как

интертекстуальный

мост — бросился в авангард — стал культурологом — модельером российской реальности — он задушит мир своими квадратами оппозиций — мстя за свое бессилие, наплодит с десяток детей — Сисин взял его в рай, чтобы обезвредить — Ломоносов вроде жениться собрался? — осторожно спросил Сисин — да что-то такое — осторожно ответил Барлах — рано утром Евгений Романович обнаружил гуру в горячей ванне — в соседней юные ученицы массажисток купали друг друга, блестя на солнце юными курчавыми пиздами — пизды дымились — по сравнению с ними малоспортивная Манька была двадцатидевятилетней старухой, которой московские врачи-стоматологи, ковыряясь в ее зубах, отвешивали чисто русские комплименты — та была искренне рада — они сказали мне, что я выгляжу на двадцать три года! — белый толстенький животик гуру заканчивался востреньким хуем — надев темные очки, Сисин стал отыскивать обещанную лиловую родинку — как в плохом фильме— молвил гуру, глядя на молодость мира.