Страсть

Тогда Дэниел ступил вперед, и прозвучали фанфары, а за ними барабан. Танец начинался. Он взял ее за руку, а когда заговорил, то обращался ней, а не к зрителям, как делали другие актеры.

– Самая прекрасная из рук, которых я касался, – сказал Дэниел. – О, красота, до этого я не знал тебя. – И эти строки были написаны словно для них двоих.

Они начали танцевать. Его глаза были кристально чистыми и лиловыми, и он не отводил их от Люс. Это разбивало ей сердце. Она знала, что он всегда ее любил, но до этого танца с ним на сцене перед всеми этими людьми она никогда в действительности не думала о том, что это значит.

А это значило, что когда она видела его в первый раз в каждой из своих жизней, Дэниел уже любил ее. Каждый раз. И так было всегда. И каждый раз ей приходилось влюбляться в него заново. Он не мог давить на нее или подталкивать к любви. Ему каждый раз нужно было завоевывать ее заново.

Любовь Дэниела к ней была одним длинным непрерывным потоком. Это была самая чистая форма любви, чище даже, чем ответная любовь Люс. Его любовь неслась не прерываясь, не останавливаясь. В то время как любовь Люс начисто стиралась с каждой ее смертью, любовь Дэниела росла со временем, проносясь сквозь вечность. Насколько же могущественной она должна быть к настоящему времени? Сотни жизней, полных любви, наложенных одна на другую? Это было чем-то слишком большим, чтобы Люс могла понять.

Он так ее любил, но все же в каждой жизни, снова и снова, ему приходилось ждать, когда она его догонит.

Все это время они танцевали с остальной труппой, заходя и выходя из-за кулис в перерывах между музыкальными номерами, выходя обратно на сцену для новой порции любезностей, для более долгих сцен с более изысканными шагами, пока уже все актеры не участвовали в танце.

В конце сцены, хотя этого и не было в сценарии, а Кэм стоял прямо там, наблюдая за ними, Люс крепко ухватилась за руку Дэниела и потянула его за собой к апельсиновым деревьям в горшках. Он посмотрел на нее как на сумасшедшую и попытался оттащить к предназначенному для нее месту на сцене.

– Что ты делаешь? – пробормотал он.

Дэниел и раньше в ней засомневался, еще за кулисами, когда она постаралась свободно рассказать о своих чувствах. Она должна была заставить его поверить ей. Тем более если Люсинда умрет сегодня ночью, понимание глубины ее любви для него будет значить все и поможет продолжать жить, продолжать любить ее еще сотни лет, вопреки боли и трудностям, свидетелем чего она стала, вплоть до настоящего времени.

Люс знала, что в сценарии этого не было, но не смогла удержаться и поцеловала Дэниела.

Она ожидала, что он ее остановит, но вместо этого он обхватил ее руками и ответил поцелуем, крепким и страстным, с такой силой, что подобное ощущение она испытывала лишь тогда, когда они летали, хотя знала, что сейчас они стоят на земле.

На мгновение зрители затихли, а потом начали орать и улюлюкать. Кто-то кинул в Дэниела ботинком, но тот проигнорировал его. Его поцелуи сказали Люс, что он ей верил, что понимал глубину ее любви, но ей хотелось быть абсолютно уверенной в этом.

– Я всегда буду тебя любить, Дэниел, – сказала Люс, но это показалось ей не совсем правильным – точнее, недостаточным. Ей нужно было заставить его понять, и к черту последствия – если она изменит историю, так тому и быть. – Я всегда буду выбирать тебя. – Да, это правильное слово. – В каждой жизни я буду выбирать тебя. Всегда.

Его губы раскрылись. Он поверил ей? Он уже знал? Это был выбор, давний, прочный выбор, тянущийся дольше, чем могла бы Люс. Что-то могущественное было за ним. Что-то прекрасное и…

Тени начали кружиться на потолке театра над ними. Жар сотрясал ее тело, вызывая конвульсии, и она отчаянно желала испытать то огненное освобождение, которое, она знала это, грядет.

Глаза Дэниела вспыхнули от боли.

– Нет, – прошептал он. – Пожалуйста, не уходи пока.

Почему-то это всегда заставало их врасплох.

Когда тело ее прошлой «я» загорелось, послышался выстрел пушки, но Люс не была в этом уверена. Взгляд затуманился от яркого света, и тут ее выкинуло из тела Люсинды высоко вверх, в воздух, в темноту.

– Нет! – закричала она, когда стены вестника сомкнулись вокруг нее. Слишком поздно.

– В чем теперь проблема? – спросил Билл.

– Я не была готова. Я знаю, Люсинда должна была умереть, но я… Я просто… – Она была на краю понимания чего-то о сделанном ею выборе любить Дэниела. И теперь все эти последние мгновения с Дэниелом сгорели в пламени вместе с ее прошлой «я».

– Ну, больше особо нечего смотреть, – сказал Билл. – Просто обычная рутина по возгоранию здания – дым, стена огня, крики и толкотня людей, спешащих к выходу, затаптывая самых невезучих – ну, ты поняла. «Глобус» сгорел до основания.

– Что? – спросила она, ощущая тошноту. – Я начала пожар в «Глобусе»? Да уж, сожжение самого знаменитого театра в истории Англии точно будет иметь последствия во времени.