Страсть гордой княжны

– Как его зовут, я не знаю. Я видел его всего два раза в жизни. В первый раз, когда меня подвел к нему дядюшка Мустафа, мой прежний хозяин, а второй раз – вчера ночью. Он высокий, худой. Через все его лицо тянется шрам, должно быть, от сабельного удара. Один глаз с бельмом. И… он очень злой и очень опасный. Дядюшка Мустафа боялся его появления прямо до дрожи в коленках.

– Ах, Мустафа, ах, хитрая лиса… Ведь я же заплатил за тебя полновесный кошель – ровно столько, сколько он потребовал. А сам, выходит, решил, что может получить еще, и продал тебя второй раз.

– Должно быть, так…

– Что ж, глупый мальчишка, ешь. И, заклинаю тебя Аллахом всесильным, более никогда не вспоминай ни этого знака, ни того человека. И забудь, что поручил тебе жадный Мустафа-старьевщик.

Мальчишка кивнул. Он готов был не просто забыть, он готов был и вовсе никогда не видеть ни этого бельмастого урода, ни старьевщика Мустафу. Только бы ему позволили остаться с караваном и сбежать от прошлого как можно дальше!

– Скажу откровенно, почтеннейшие, Максуд прикидывал, не оставить ли ему мальчишку здесь, в селении посреди гор… Но предводителю каравана стало жаль сопляка. Да и вспомнил он, каким было его, Максуда, детство. А потому решил: пусть уж глупец набирается ума-разума вместе с караваном. Все лучше, чем оставаться рабом у алчного старьевщика.

«Воистину, это так, – не мог не согласиться с караванщиком Масуд, ибо легко смог прочитать в мыслях достойного, каким именно было это рабство для мальчишки. – Должно быть, рассказ подходит к концу… Жаль… Ибо беседы с этим уважаемым человеком, думаю, раскрыли бы целый мир, пусть и далекий от описанного на книжных страницах столь же сильно, как небеса отдалены от земли».

– Максуд, выйдя из ворот караван-сарая, огляделся по сторонам. До заката было еще далеко. И потому кривую ухмылку, торопливо нарисованную на двери неприметной глинобитной хижины, он заметил сразу же. Но решил, что время для свидания еще не настало. А вот время для удара по врагу уже пришло.

Максуд неторопливо шел по узкой улочке. То слева, то справа распахивались окошки, и девицы недостойного поведения выглядывали в поисках клиентов.

– Ага, глупец, – задумчиво проговорил Максуд, – да ты обосновался в веселом квартале! И думаешь, что будешь здесь в безопасности, хранимый, должно быть, лишней золотой монеткой, уже давно исчезнувшей в складках платья жадной хозяйки. Ах, глупец…

Он стал стучать подряд во все двери и каждой девушке совать по три золотых кругляшка.

– Уважаемая, – повторял он раз за разом, – вот туда, в заведение в конце улицы, вошел мой друг. Он самый робкий на свете человек, ибо давний сабельный удар столь обезобразил его лицо, что он стыдится всего мира. Но любовь, ведь ты согласна с этим, красавица, нужна всем! Он увидел тебя и даже заплакал от того, сколь ты прекрасна. Скрась же досуг этого достойного человека, не дай ему утвердиться в мысли, что нежность и ласка доступны одним лишь красавцам!

Должно быть, здесь три золотых дирхема были деньгами огромными, ибо девушки, даже не дослушав речь Максуда-странника, выхватывали монеты из его руки и торопились к дверям того самого заведения, которое им указал этот странный богач в простом платье. Да и какое значение имеет платье, если он платит такие деньги!

Вот исчезла в доме первая девушка, вот вторая, третья… Досчитав до десяти, Максуд остановился. Теперь он знал, что может спокойно двигаться дальше, ибо десяток веселых девиц смогут задержать надолго. Ровно настолько, сколько потребуется каравану, чтобы отдохнуть и уйти вверх по тропе, ведущей к Лазуритовому пути[2].

Хохот Рахима, казалось, потряс и сам свод небесный.

– Аллах всесильный! Да они его задержат навсегда! О, это воистину дьявольская хитрость!

– Максуд тоже надеялся на это… Однако, уважаемые, нам следует немного отдохнуть. Завтра вы увидите все, о чем я рассказывал вам. Увидите и многое, ранее никогда и нигде не виданное. Ибо Аллах в своей силе столь велик, столь могуч, а мир под его рукой столь необыкновенен и прекрасен, что я, немолодой уже человек, удивляюсь каждый раз, как сопливый мальчишка, впервые ступивший за порог отцовского дома.

Свиток девятый

Таким запомнилось Масуду то, первое странствие. За ним последовали другие. Лазуритовый путь раскрыл перед ним многие свои тайны. Теперь уже он, уважаемый купец, сам выбирал лучшие камни, а потом продавал их, дабы купить иной товар. Рахим состарился и возложил на плечи сына заботы о торговых делах.

Масуд не знал наверняка, доверяет ли ему отец. В этом он сомневался всю свою жизнь, однако торговые дела предпочитал вести так, чтобы почтенный Рахим ни минуты не пожалел о том, что передал все сыну.

Иногда Масуд признавался себе самому, что тайное умение частенько выручало его. И, возможно, именно ему он обязан своими торговыми успехами. Ибо как можно торговаться с человеком, если заранее знаешь, что товар его порчен мышами? Или цену глупый торговец сложил так, чтобы все потери, какие есть и будут, оплатил такой неопытный с виду покупатель…