Страсть гордой княжны

Послушный сын, Масуд, никогда не отказывался встретиться с родителями очередной невесты и увидеть ее саму, пусть и до самых глаз укутанную в праздничный чаршаф или роскошный хиджаб. Никогда не отказывался он и поговорить с девушкой. Однако этим послушание ограничивалось. Ибо тайное его умение и здесь было более чем нужно: ведь не с красотой или роскошной фигурой жить всю жизнь, а с душой и разумом. Хотя изящество или умение играть на сладкоголосом уде, воистину, еще никому не мешало.

Быть может, Масуд был бы и более милосерден, если бы не два урока, преподанные ему один за другим. А следует знать, что уроки мальчишкой он учил усердно, и наставникам никогда не приходилось повторять ему несколько раз то, что следовало знать назубок.

Первый урок преподала Масуду дочь древнего рода, восходившего к самим Первым халифам. Гюльчатай, одетая в изящный хиджаб, лица своего не прятала, как не стеснялась и своих движений. Ибо то были ее несомненные козыри в хитроумной игре, именуемой жизнью. Также к достоинствам невесты можно было отнести и древний род. Других козырей не нашлось, ибо род был, пусть и древний, но надменный и кичливый. Но это можно было бы стерпеть… Однако, кроме древности, семье похвастаться было нечем: богатство прокутил еще прадед невесты, достаток спустил дед невесты, а отец научился лишь красиво прикрывать нищету. Одним словом, семья была столь бедна, что искала жениха как можно богаче.

Беседа текла вяло, ибо Масуду были неинтересны сплетни халифского двора пятидесятилетней давности и подробности проделок деда уважаемой невесты. Сама же девушка внимала отцу и матушке молча, лишь приятно улыбалась, перебирала четки и заливалась краской в тех местах, когда, по мнению стыдливых нянюшек, следовало это делать. Масуду показалось даже, что все это отрепетировано уже неоднократно. От этой мысли стало ему как-то совсем уж неуютно. Но он старался не подать виду, что более всего мечтает отсюда сбежать, а не поглощать жирные сласти и сальные шутки с приятной улыбкой на устах. Быть может, сватовство бы и состоялось, если бы вдруг, в первый раз за несколько душных и унылых часов, Масуд не услышал мысли самой невесты.

«Интересно, – послышались юноше отчетливые слова, – так ли он богат, как говорят? Не солгала ли толстуха Садыка[3], дабы оправдать свое глупое имя? Да, с сотней золотых на подарки он расстался легко. Но сколько у него еще этих самых золотых? Сможет ли он содержать меня так, как мне этого хочется? О, сам он этого захочет, я уверена, ведь врать ему будет несложно! Он, должно быть, легковерен, как все простаки. Да и воспитания ему не хватит, чтобы отличить истинную страсть от поддельной. Что мне стоит прикинуться влюбленной?»

Воистину, подобного приступа гадливости Масуд не испытывал много лет, быть может, вообще никогда. Ощущение было таким сильным, что он едва сдержался, чтобы стрелой не вылететь из дома этой надменной курицы. К счастью, зазвучал призыв к вечерней молитве, и юноша, так и не ставший женихом, поспешил покинуть дом «достойной невесты», благословляя в душе Аллаха всесильного и всемилостивого за свое умение, но более всего за намаз – один из столпов веры.

«И да простит меня всесильный и всемилостивый Творец всего сущего за грешные мысли о том, что можно сбежать из такого места. Во исполнение требований шариата…»

Свиток десятый

Но Аллаху, мудрому и терпеливому, было мало одного урока, который он преподал Масуду. И потому не прошло и трех дней, как Садыка, навязчивая толстуха, вновь возникла на пороге дома уважаемого Рахима. Теперь Масуд «просто обязан был» посетить родителей другой невесты, робкой Фариды. Сваха, отдуваясь после каждого глотка чая, говорила:

– Я, Садыка, знаю толк в этой жизни и говорю вам, что нет под рукой Аллаха всесильного и всевидящего невесты, более подходящей для твоего, почтенный Рахим, сына! Девушка хороша собой, умела в ведении дома, искусна в шитье… Ее вкус достоин чистого восхищения, а ее разум подобен разуму мудрейшего из мудрецов самого халифа!

Рахим лишь кивал. О, ему не впервой было благовоспитанно молчать, выслушивая очередную сваху. Он даже знал, что ему скажет сын, когда вернется домой. «Опять, – именно так, помнил Рахим, скажет ему юноша, – опять я должен был терпеть эту муку! Вот пошел бы ты хоть раз со мной…» И знал Рахим, что в ответ на эти слова лишь качнет головой и усмехнется невесело: «Пришел твой черед совершать ошибки. Я свои уже совершил и теперь несу наказание за каждую за них».

Одним словом, Масуд, повторяя про себя нелестные слова всем свахам сразу и особенно Садыке, навязчивой, как торговец приворотным зельем, ступил на порог дома очередной невесты. Непременный чай, непременная беседа с родителями на сей раз были куда понятней и проще, ибо семья новой невесты не кичилась близостью ко двору, не старалась пустить пыль в глаза. И это успокоило Масуда. Успокоило так сильно, что он позволил себе бросить на невесту не один, а целых два заинтересованных взгляда.