Страсть и надежда

— Леонид Вячеславович, вы, конечно, замечательный юрист и в чисто юридических вопросах с вами трудно спорить. Но дело в том, что Астахов — не юрист, а человек. А я женщина, которая умеет очень хорошо и убедительно плакать. И я думаю, его разжалобит мой рассказ о тюрьме, о том, как меня подставили, заслав туда. Кстати, мой рассказ о том, что я понятия не имею, кто такой Игорь и зачем вы с Тамарой Александровной заставляете меня играть роль его невесты, повергнет его в шок. И может вызвать у него некоторые подозрения насчет супружеской неверности…

Форс скрипнул зубами. Дьявол! Он не ждал, что эта девчонка способна на нечто подобное. При таких раскладах конфронтация с ней становится уж очень опасной и непредсказуемой. А если она действительно настолько симпатична Астахову, как намекает, то поражение его, Форса, просто неизбежно. Но нельзя ей дать понять, насколько все плохо.

— Олеся, ты маленькая беззащитная шмакодявка. Неужели ты думаешь, что Астахов поверит тебе, мелкой аферистке, неизвестно как выбравшейся из тюрьмы, а не мне, его старому партнеру…

— Да, Леонид Вячеславович, я уверена, что он поверит мне, а не вам.

— Откуда же такая уверенность? — Форс постарался, чтоб голос его звучал максимально иронично, но подсознательно он уже был готов к последнему удару.

— Так я ведь забыла сказать вам самое главное. Вы только не очень расстраивайтесь, но сейчас весь наш замечательный и остроумный разговор я записываю на диктофон!

* * *

Перед тем как начать осмотр ружья, Баро закрыл дверь на ключ. Ружье — дело серьезное. Цыган во всем мире много в чем обвиняют, и в горячности, и в вороватости… Но никто никогда не скажет, что они по дурному, сгоряча пускают в ход оружие, особенно если оно не холодное!!!

Баро велел принести ему резиновые хозяйственные перчатки. Надел их и начал осмотр. Ружье старое, очень старое, можно даже сказать старинное. Ага, вот и клеймо Тульского оружейного завод. И надпись по-цыгански: "Мандар ханцы катар о Дел май бут". Ясно, знакомый текст. Подарок.

Состояние ружья хорошее, держали его смазанным, влагу к нему не допускали. Однако же присмотревшись повнимательней, Баро заметил разные мелкие недостатки. Вот тут несколько крупинок каких-то забилось, то ли гречка, то ли еще что. А вот тряпица какая-то несколько своих ниток на ружье оставила.

О чем это может говорить?

Баро прошелся по кабинету, так легче думается. Потому что, когда сидишь, кровь только к одному месту приливает, к тому, на котором покоишься. А когда ходишь, по всему телу разгоняется. И в голове гостит тоже.

Итак, за старинным ружьем следят. Хорошо, заботливо смотрят, однако оно с мелкими недостатками.

Стоп-стоп-стоп, кажись мыслишка какая-то, как туча, собралась, да сейчас пролиться должна.

Точно!

Хозяин этого ружья умер. И видно уже давненько. Только оно по наследству передается. Нового хозяина, мужчину, не обрело. И пока его сохраняет женщина (или женщины). Хранит она его, как память, заботливо, но по-своему, по-женски. Оттого это ружье то пакет с крупой прорвет, при этом пара крупинок забьется, куда не нужно. А то завернут его неаккуратно, и оно цепляет какую-то одежду — вот нитки и остаются…

Баро поразмыслил, кому бы могло принадлежать это ружье. Потом вдруг вспомнил, как давно, в детстве еще, прадед показал ему одно потаенное место на ружье, где хозяева частенько гравируют свои имена, да так мелко-мелко, чтобы сразу видно не было.

Баро присмотрелся, но ничего не разглядел. Зрение уже не то. Пошел к столу, вытащил из ящика лупу. И еще раз всмотрелся. И увидел совсем крошечную, но очень красноречивую надпись — имя, которое, впрочем, и ожидал увидеть: "Мирчу".

Все встало на свои место…

Теперь только интересно было проследить путь этого ружья из потайного места да в его, Зарецкого, сад, на место преступления.

Мирчу-Мирчу… Бейбут-Бейбут… Могли ли вы знать, где и когда выстрелит этот подарок.

Что же делать? Оставить все, как есть, или чуть подправить улику.

Лучше поберечься и подправить! Баро достал из самого дальнего угла самого нижнего ящика шило. Старое, еще прадедовское. И затер это имя: "Мирчу".

Ну, вот теперь все в порядке. Можно отправлять преступника и его орудие преступления в милицию. И дополнительно проследить, чтобы никаких расправ, никакого самосуда. Цыгане всегда на крючке у органов. А уж теперь, после столкновения с Астаховым — вдвойне.

И, кто знает, может быть, и это все тоже — провокация Астаховых?..

* * *

Услышав слово "диктофон", Форс немного растерялся. На всякого мудреца довольно простоты. Какже он поглупел и размяк в последние годы. Разве раньше, в славные боевые девяностые, кто-то мог бы его поймать на таком пустяке. Диктофон! Дешевый прием из дешевых фильмов. Эта дурочка насмотрелась и поймала его. Вот уж чему-чему, а диктофонной записи Астахов поверит сразу!