Страсть и расчёт

Виггс успел доложить хозяину о том, что Мортимер Фланнаган с младых лет был уверен в том, что Луиза Грэхем должна стать его женой. Нет, между Майклом Грэхемом и ныне покойным старшим Фланнаганом никакой договоренности не было – мистер Грэхем слишком любил свою дочь, чтобы лишить ее права выбора. И Луиза никогда не давала Мортимеру никаких обещаний. Тем не менее, по слухам, мистер Фланнаган воспринял известие о свадьбе Луизы как личное оскорбление. Конечно же, это были всего лишь сплетни прислуги, но она, как правило, полностью осведомлена о делах хозяев. Сам Фланнаган никак не проявлял своего недовольства, неизменно вежливо приветствовал графа, когда сталкивался с ним в мужской компании в курительной комнате или кабинете, но Руперт действительно хорошо разбирался в людях, поэтому просто знал, что этот мрачный тип с Севера искренне, глубоко и жестоко ненавидит его самой черной ненавистью. Так как граф ничего не мог с этим поделать, ему оставалось лишь учтиво улыбаться.

И с такой же любезной улыбкой отвечать на расспросы многочисленных партнеров и друзей Майкла Грэхема, прибывших из Глазго и других городов и весей. Все эти мужчины походили друг на друга, как братья, если не родные, то сводные: дорогой костюм, цепкий взгляд, отрывистая манера говорить, громкий смех и въедливость хорошей ищейки, которая ни за что не упустит след, если уж учуяла запах жертвы. И всех этих самодовольных промышленников интересовало, чем же граф Рэйвенвуд зарабатывает себе на жизнь. Мортимер, в достаточной мере осведомленный о состоянии дел графа, никогда не упускал возможности задеть Руперта:

– Чем же вы занимаетесь, ваша светлость?

– У меня достаточно много земли, с которой я могу получать доход.

– Ах, с земли! – тут же вмешивался Фланнаган. – Насколько я знаю, многие землевладельцы в последние годы несут убытки.

И так далее, в таком же духе. Еще несколько дней назад графу казалось, что бедным быть ничуть не стыдно, если у тебя нет долгов и ты честно выполняешь свои обязанности. Теперь же, после нескольких десятков одинаковых бесед, он начал подозревать, что в глазах северян бедность – это самый страшный грех, за который в преисподней положен самый глубокий котел со смолой. Все эти джентльмены в старомодных черных костюмах говорили только о делах, о деньгах и об удачных сделках, и познаний Руперта хватало, чтобы понять, что не все, что проворачивали эти чопорные господа, свысока взирающие на никчемного аристократа (как то: рискованные инвестиции с привлечением денег пайщиков, спекуляции и прочие махинации), было абсолютно честным и законным.

В особенности графа Рэйвенвуда бесило то, что половина этих деловых людей (в их число входил Фланнаган) считала, что Луиза Грэхем совершила глупость, согласившись выйти за никчемного обнищавшего аристократа, а другая половина полагала, что дочь Майкла Грэхема заключила чрезвычайно выгодное соглашение, обменяв деньги на титул. И обе группы сходились во мнении: брачный союз, который все они собрались отпраздновать, – это всего лишь сделка. Абсурдно, но это злило графа до безумия. Может быть, так проявлялась нечистая совесть? Ведь и для него этот брак был прежде всего решением финансовых проблем.

Но с каждым пролетающим днем, приближавшим назначенное свадебное воскресенье, Руперт все яснее понимал, что больше не может рассматривать этот брак как простую сделку. Не может, после того как обнимал Луизу, смотрел в ее затуманившиеся страстью глаза, после того как читал ей стихи. Черт побери, после того, как она доверчиво и без условий отдалась ему!

В воскресное утро Луиза проснулась еще до рассвета. Дом уже ожил, было слышно, как слуги снуют по коридорам, завершая последние приготовления к свадебному приему. Итак, сегодня она станет графиней Рэйвенвуд. Луиза закрыла глаза. Графиня Рэйвенвуд… Это звучит. Она получит своего графа, граф получит свои деньги. Но было что-то еще, не имеющее к деньгам ни малейшего отношения.

Луиза встала и вышла на балкон. Сад и парк серебрились и искрились еще не высохшей росой, на скамейке под розами так и лежала забытая в ту самую ночь шаль. Слуги были так заняты подготовкой к свадьбе, что даже не нашли времени выйти в сад. Подчиняясь почти неосознанному импульсу, Луиза подоткнула подол ночной рубашки, перебралась через перила и довольно ловко соскользнула по плющу – ах нет, дикому винограду! – в многострадальную клумбу с люпином. Может быть, девушке захотелось просто взять позабытую шаль? Но когда Луиза дошла до скамейки под розами, она поняла, зачем в действительности спустилась в сад: с той самой ночи она так ни разу и не поговорила с графом. И это было неправильно. Так она чувствовала.