Страсть и скандал

В девять тридцать пять, когда дамы вышли из-за стола, Катриона тихо встала, пропустив вперед всю дамскую компанию, и пошла за двумя пожилыми матронами, слишком увлеченными сплетнями, чтобы включить ее в свою беседу. В десять пятнадцать она медленно перешла на другую сторону павильона с неспешной грацией, как призрачное видение — наверняка эти гарпии теперь начнут о ней судачить. В десять тридцать четыре она перекинулась парой слов с лордом Саммерсом, и он, улыбнувшись, ласково погладил ее по голове точно собачку-спаниеля. А в одиннадцать сорок семь, после того как джентльмены присоединились к дамам на их стороне павильона ради вежливой, высокопарной беседы — дамы-англичанки вряд ли знали, как разговаривать с туземцем вроде Танвира Сингха, и поэтому сидели будто воды в рот набрав, обрекая его на молчание, — она извинилась и вышла. Расправила плечи, разгладила юбки и решительно устремилась к выходу, чтобы выскользнуть в сад.

Но в отличие от него бедняжка мисс Роуэн не обладала особым умением наблюдать и видеть то, что люди хотят скрыть. Возможно, она заметила, как вышел тайком в сад красавец лейтенант Беркстед. Но она точно не могла видеть, что сначала под надежный покров темноты ночного сада удалилась ее тетя.

Итак, Томас последовал за мисс Роуэн.

Ему не следовало этого делать. А ведь инстинкт, практический опыт и профессиональное чутье взывали — не стоит любопытства ради тратить вечер на слежку за девушкой, девушкой-англичанкой, которая для него вне досягаемости по такому множеству причин, что даже лень считать. Но его влекло к ней. Так ласточки, повинуясь древнему инстинкту, летят на юг в поисках тепла, чтобы пережить зиму.

Отсюда ясно, как он вдруг поглупел. Думал о ласточках, английских ласточках, проворно взмывающих над английскими полями и камнем падающих вниз. Сколько лет он не вспоминал о них! Необходимость диктовала его дисциплинированному уму заниматься тем, что есть здесь и сейчас; держать в себе стратегии великие и малые; искать смысл в мелочах и читать правду в людских лицах, а не в словах, которые произносились вслух. Хранить тайну собственной личности, разоблачая личности прочих игроков, участников большой игры.

Но в ту ночь Томас исключил себя из игры. Что за дело Танвиру Сингху, если юные наивные особы получат суровый урок жизни, если напыщенному идиоту вроде ее дядюшки, лорда Саммерса, наставят рога во время званого обеда? Это его не касалось, но Томас предпочел об этом забыть.

Вместо того он последовал за ней через освещенный фонариками внутренний двор, к уединенной беседке в темном, окруженном высокой стеной саду. Шел за ней просто потому, что хотел этого. Хотел видеть ее еще и еще. Хотел убедиться, что бледнокожей богине никак не может нравиться этот скользкий тип Беркстед — на базарах лейтенанта именовали не иначе как «Бадмаш-сахиб», то есть «сэр Негодяй».

Он хотел поверить, что она не такая, как все.

Итак, он пошел за Катрионой Роуэн, которая быстро, грациозно пробиралась через сад извилистой садовой тропкой, и бледное мерцание ее платья, порхающего точно крылья, служило ему ориентиром. Но в самой гуще сада девушка остановилась. Внезапно. И сделала шажок и второй назад, застыв неподвижно, как парящий ястреб, прислушиваясь к голосам, что доносились из маленькой беседки.

— Летиция, вы затмеваете всех прочих дам — куда им до вас. И вы это знаете.

Голос принадлежал Беркстеду, заискивающий и насквозь фальшивый.

— Даже мою бесцветную племянницу?

Томас мог представить себе кривую улыбку Летиции Саммерс. Но во мраке, что окружал беседку, было видно, как исказилось бледное лицо Катрионы Роуэн, когда тетя упомянула о ней. Девушка шагнула чуть ближе, вся обратившись в слух. Томас прислонился головой к стене и закрыл глаза. Невыносимо было видеть, как разом обернулись прахом все ее иллюзии.

— Кого? — переспросил Беркстед.

Тихий смех Летиции порхал над гардениями.

— Мою ирландско-шотландскую малышку племянницу, которая сидела рядом с вами за обедом. Вы знаете, дорогой лейтенант, что он привез ее сюда ради вас, — Саммерс, я имею в виду. Думаю, он решил сосватать вас с этой пигалицей.

Грубость красавца лейтенанта могла сравниться только с его нескромностью:

— Наполовину ирландка, наполовину шотландка? Они там все дикари. Дорогая Летиция, шотландские девицы с бесцветными, точно молочная сыворотка, лицами меня не интересуют. Меня интересуете вы.

Летиция Саммерс хрипло рассмеялась.

— Что ж, в таком случае, — подзадоривала его она, — вам придется притворяться, чтобы порадовать Саммерса.

— Придется? То есть я должен приударить за девицей, наполовину шотландкой, наполовину ирландкой, которая разговаривает с таким акцентом, будто у нее рот набит овсянкой? Боже правый, Летиция, неужели вы не признаете за мной ни малейшего самолюбия?

— Вашего самолюбия, дорогой, хватит на нас обоих. Но, Джонатан, вам ведь не нужно на ней жениться. Просто поухаживайте. Неужели не понимаете — это прекрасный повод почаще посещать резиденцию и видеться со мной.