— Хорошо. Но прежде чем какой-нибудь мужчина — соблазном или лестью — заставит меня снова выставить себя дурой, скажите, есть ли другие навозные жуки, притворяющиеся джентльменами, кого мне следует избегать? Мои родственники жаждут выдать меня замуж. Но я считаю, что с этой точки зрения стоит быть осмотрительной и меньше доверять их суждениям. Вы согласны?
Несмотря на ее откровенность, она не могла надеяться на то, что сумеет скрыть от него свои истинные чувства. Ведь он давно научился наблюдать и понимать. На дне ее глаз все еще плескалась боль, заставляя сжимать зубы и прикусывать губы. А главное — она выдавала себя тем, что без видимых причин безостановочно пыталась разгладить складки платья, словно хотела внести хоть малую толику порядка в сумбур своих речей.
— Это было для тебя большим ударом.
Она приняла его сочувствие несколько философски.
— Да, наверное. Действительно, это удар — узнать, что моя тетя изменяет своему мужу. Да еще с одним из подчиненных ему офицеров, что особенно важно. Что ж, я рада, что в свете этого открытия мне больше не нужно искать причину, чтобы его не любить — то есть лейтенанта, — или ее. Мне на ум приходит строчка из моей любимой книги. «Былая неприязнь обернулась для нее удовольствием». Это про меня.
Так значит, у нее есть чувство юмора, у этой богини с волосами цвета красного золота!
— Я рад, что ты смогла улыбнуться. А я боялся, что своими бездумными словами лейтенант сахиб совсем тебя расстроил.
— Расстроил. И моя тетя тоже — мне не забыть, какую роль сыграла она в этом гнусном деле. Но я пытаюсь это пережить. Оправиться от удара, нанесенного моей гордости, — а он получился сильнее, чем мне вначале казалось.
Забавная она и очень милая. Томас не мог припомнить, когда в последний раз ему хотелось вот так болтать с девушкой. Тем более с англичанкой. Но ему действительно хотелось с ней разговаривать. Когда Катриона смотрела на него, ему казалось, что видит она именно его, Томаса, а не человека, которого он из себя старательно сотворил посредством тюрбана. Не очередного туземца, экзотического обитателя зверинца, бессловесное животное, которое не понимает ее язык или мысли.
Это было настоящее колдовство. И чертовский соблазн.
Она околдовывала и соблазняла его, рыжеволосое видение, обернутая в сахарную вату девушка в платье, которое наводило на мысль, что она вот-вот вспорхнет и улетит, чтобы смешаться с целой толпой лукавых северных фей.
— Да простится мне моя смелость, мэмсахиб Роуэн, если я скажу, что лейтенант — дурак. Сегодня здесь нет женщины красивее тебя. Ты казалась и очаровательной, и очарованной.
— Благодарю. Вы очень добры. — Она поникла было головой, а затем поглядела на Томаса из-под золотых ресниц. На ее щеках расцвел румянец цвета бледного абрикоса. Она не привыкла даже к столь невинному флирту! — Платье очень миленькое, не правда ли? И очень хорошо, что в нем даже есть ирония. Надеюсь, вы оцените название этого фасона рукавов — «дурочка». — Она приподняла край широкого рукава, произнося его название по-французски. — Боюсь, они и в самом деле придали мне глупый, совсем дурацкий вид, дав повод думать, что я смогу стать одной из этих.
На последнем слове она сделала особое ударение, как будто желая подчеркнуть, что никогда не была такой, как «эти» — как спесивые маленькие мисс, что сбились в тесный кружок там, в павильоне.
— Действительно, забавная ирония. — Томас не нашел, почему бы Танвиру Сингху не оценить эту лингвистическую шутку, и рассмеялся ради нее по той единственной причине, чтобы снова увидеть, как она улыбается. И чтобы придать ей смелости и дальше быть с ним откровенной.
И откровенной она была.
— Я не хочу показаться неблагодарной. Я знаю — мне полагается радоваться, что мне дали дом и приняли во мне участие. Что такой важный человек, как лорд Саммерс, обратил внимание на столь ничтожную особу, как я, и решил найти обедневшей племяннице мужа. Я благодарна им за заботу. Только не хочу чувствовать себя одной из тех кобыл, что выставили на торги и отдадут тому, кто больше заплатит.
— Ты несправедлива к тем, кто продает лошадей, мэм. Мне не все равно, в какие руки попадет моя лошадка.
Она рассмеялась. Милое, беспечное и искреннее выражение удовольствия от остроумной шутки. Именно на это он и надеялся.
— Наверное, я могу понимать это как комплимент. Благодарю вас. Вы очень добры, если попытались меня приободрить.
«Добр» — это определение не очень вязалось с Томасом Джеллико. И уж совсем не подходило Танвиру Сингху. Добро — это нежность, тепло и сердечность. Добро — это опасность.
Ибо ее осторожная похвала пробудила в нем желание воскресить в себе лучшую часть своей английской натуры. Чтобы ее дядя решил — вот подходящий муж для его племянницы! И впервые за десять лет у него возник соблазн стать таким человеком. Так он мог бы проводить с ней больше времени. Так он мог получить ее честным путем.