Страсть Исава. Гастрософский дневник

Инсбрук, «Прекрасная эпоха»: устрицы и полосатая зубатка[54] очень хорошего качества. В Ландеке – богатырская порция голубого сыра, всю ночь камнем пролежавшего в моем желудке.

Однажды Хундертвассер при вручении наград за какие-то культурные достижения презентовал лауреату марципановую модель своего «идеального дома». Гастрономизация мира на месте не стоит. Я как-то в школе видел плакат с шокирующе дерзким призывом: «Заполоним полюса едой!» Правда, при повторном прочтении я все же понял, что это всего лишь призыв завалить немецкой колбасой голодающих поляков.

5. Белый чай из «Фуджи-сан», [55] вермут из сточной канавы, или 9 странных положений

Теплые волны

Я лежу в тине на берегу теплого моря, в мой рот вплывают мелкие твари; волна отхлынула, и они остались во рту, пойманные вершей моих зубов.

Металлические доли

У меня стальное тело, приводимое в движение батареями, состоящее из блоков, состыкованных из следующих друг за другом шайб из различных закаленных материалов.

Ледяные вершины

Житель гор предлагает кубики из бараньего жира, способные обогатить энергией мою духовную жизнь, – однако мало-помалу червь сомнения угрызает меня, и я в конце концов проигрываю спор своему личному бесу-профанатору.

Влага хобота

Сквозь левую ноздрю я вдыхаю из воздушного моря прану,[56] сквозь правую ноздрю – выдыхаю продукт обмена веществ; моя жизнь вся духовна и происходит выше талии.

Дивное благоразумие

Вкушение необходимо!

Божественная идея

Универсальная опорожняемость – как самоцель, без какого-либо принятия пищи.

Закаменевшие мозги

Я не должен воспринимать свое тело как единую слитную массу без пустот и полостей, но все же – я запутан и неуязвим; если меня взрезать, из меня ничего не потечет (быть может, я – пирог?).

Замкнутый контур

Все трубы замыкаются в себя, все излияния заканчивают свой путь в сосуде, их извергшем, ничто не покинет поверхности, мировая пустыня с солнцем в средоточье, вечное возвращение подобия, немедленное самоубийство.

Больные почки

Превращение сока растений в тексты.

* * *

В теперешнем отношении к материнскому молоку коренится древняя параноидальная идея о яде матери-действительности. Посредством отчетливого, глубоко укорененного в психике представления о молоке как о прототипе подарка этот пример как никогда ясно демонстрирует, насколько далеко продвинулось хроническое отравление нашего тела.

Заметки из Каринтии

Отель «Музиль» в Клагенфурте (по поводу которого «Голь-Миллау»[57] провозглашает: «добрая старая кухня») упражняется в остроумии на своих счетах: «Мы ко всем нашим гостям относимся как к друзьям. Друзьям обычно счетов не выставляют. К сожалению, нынешние тяжелые времена вынуждают нас к неприятным для нас мерам. Мы надеемся, вы отнесетесь к этому с пониманием». Ха-ха-ха! Однако.

Недавно у них прошла неделя «императорской и королевской» кухни. Фазан, кстати, был весьма неплох.

В Клагенфурте я купил экземпляр Dionaea mus-cipula, или венериной мухоловки. За мухами она, однако, явно не поспевает.

Любопытно было бы проследить историю кухонной эволюции, причем начать можно было бы, подобно биологии, – с прасупа. Основой классификации стало бы разделение не между животными и растениями, а между жидким и твердым (или, может, между сырым и вареным?). Эта идея пришла ко мне, когда я сидел в «Музиле» над спагетти с сыром и попытался представить причудливую родословную пельменей. Эх, где же ты, высшая гастрософия, которую следовало бы изучать в высшей школе, по которой можно было бы защищать диссертации, которая стала бы работой жизни?

«Мертвый пес», род псевдопаэльи, без курицы или колбасы, но с японскими водорослями хицики. Я дал этому творению такое имя, потому что страшно воняющие йодом водоросли воскресили в моей памяти сентябрь 1978-го в Йесоло. Там на морском берегу вместе с разными моллюсками и рыбами гнил собачий труп, и никто не думал убирать его оттуда. Народ из кемпинга рядом с ним пускал фрисби. Правда, труп уже едва вонял, он к тому времени изрядно высох, однако именно он в моих глазах стал точкой над «i», закончившей картину запахов и вкусов «итальянского побережья в межсезонье» – картину, вызванную из моей памяти водорослями в обеде.

Заметки из Вены

Музей Класа Ольденбурга выставляет рядом с секс-протезами и китчем большое число всякого рода пластиковых продуктов, что лично я считал преимущественно английским фирменным зрелищем. Молоко в Вене лучше, чем здесь. Однажды заехал к приятелю А., мяснику, в Нижнюю Австрию. Когда я заметил, что он завтракает, обедает и ужинает мясом и колбасой, он рассказал, что ест мясо 364 дня в году, а на 365-й, на Страстную пятницу, мяса почему-то всякий раз не хватает.