Страсть искажает все (СИ)

Противно так на душе. Внутри словно что-то сломалось. Задолбался. После шести лет тюрьмы не так отвратно себя ощущал, как сейчас. Устал до чертиков. Боролся за что-то, боролся, а все будто зря. Шесть лет чего-то ждал, куда-то спешил, к чему-то стремился. Справедливость, мать его. Кому нужна эта паршивая справедливость, когда самой близкой помочь не способен. Идиот несчастный.

Какого х*ена согласился на судьбоносное предложение Вотана? Но был ли выбор? Не виделось его. Ничего не виделось, кроме чертового призрачного спасения для Ритки. Что мог в одиночку, оставаясь за решеткой? Казалось, что под покровительством влиятельного чиновника из СБУ все станет по плечу. Тем паче в скорейшем положительном исходе дела были заинтересованы обе стороны. Казалось — месяц-другой и Ритка окажется на свободе. С ним, рядом. Тогда много что виделось иначе. В итоге?

Фыркнув, Чернышевский одним махом опустошил бокал. Огляделся безразлично. Мог ли предположить, что молодой борец за справедливость, осужденный за несовершенное и в итоге оправдавший клеймо убийцы, однажды окажется в такой роскоши. Что показное богатство станет обыденностью. Бутафорией. Реквизитом, установленным совершенно не к месту драмы, разворачивающейся в душе и в жизни.

Очередные шесть лет ушли в никуда. Короткая битва затянулась в долгосрочную войну. Неправильную и бессмысленную. Свобода оказалась мимолетным пшиком. Искрой что, не успев зажечься, погасла, затягивая глубоко во тьму. Но не унывал. Не сдавался. Ни разу за все эти годы. И когда упустили Маргариту, позволив оказаться в золотой клетке Рощина на безграничный срок. И когда гонялся едва не по всей стране за Сизым, чтобы поймать на крючок. И когда впервые пошел на сделку с совестью, превратившись в подставного игрока, криминального авторитета. И когда не выступил в открытое противостояние с Рощиным. Все ради дела. Ради будущего.

Сомневался много раз. Но не останавливался. Не было времени. Все спешил куда-то, торопился, жил мечтами. Сам не заметил, как заигрался. Шесть лет пролетели, как один. Всегда прислушивался к команде, к генералу. Не смел усомниться в правильности решений.

Оглядываясь назад, соображал: будучи в одиночку, возможно, смог сделать гораздо больше. Что-то поважнее, чем разбитая криминальная группировка. Чем установление баланса между преступностью в стране. Играя в одиночку, сделал бы главное — спас Ритку. Вытащил из тягучего болота. Да, не имел бы роскоши и богатств, но получил нормальная жизнь. Если бы не ждал, действовал.

Да и ныне… Черт подери, ему бы оторвать задницу от дивана и поехать за Ней. Забрать. Пойти на риск, если надо стать под пули, но забрать Ритку, выкрасть и увезти. Дальше — хоть потоп. Что-то сдерживало. Обещания. Обязательства. Ненавистный когда-то алкоголь, распространившийся по венам. За последние несколько дней выпил столько, что тошно было. От самого себя. Своей никчемной беспомощности.

В голове снова и снова прокручивались Риткины слова из последней встречи.

Не нужен. Нас нет.

Ритка Одинцова, которую когда-то любил, давно умерла…

Ты возненавидишь меня…

Возможно. Пока ненавидел себя. Не так представлял все. Умом понимал, что обязан продолжать бороться. Идти дальше. Что-то удерживало. Не позволяло с места сдвинуться. Слова Ритки навсегда отпечатались в памяти. Знал, что блажь, ложь во спасение, а поделать с собой ничего не мог.

Вотан, как назло, пронюхав об их встрече, в который раз отчитал, посадил на привязь, не давая дернуться, не то что пойти в открытое противостояние. Олег в который раз поражался выдержке этого мужчины. Знать, что родная дочь в опасности и неизвестно чем все обернется для её жизни, и продолжать выжидать, способен либо отъявленный проходимец, либо бесчувственный человек. Хотя, оставив Риту в раннем детстве, Одинцов и не знал её толком. Считай, чужая. Дело важнее. Для всех. Кроме него, Чернышевского. Жаль, что поздно понял…

Зажмурившись, сжал ладони в кулаки. Одним резким движением сбросил содержимое журнального столика на пол. Разбивая пустой бокал. Разливая коньяк из открытой бутылки. Наблюдая, как коричневое пятно расплывается по белоснежному пушистому ковру, схватился за голову и взвыл. Ни конца, ни края происходящему не видел. Жизнь, как этот ковер, затягивало в грязную пучину с каждым мгновением сильнее.

Отчаянно пытался придумать правильно решение. Но в хмельную голову ничего, кроме воспоминаний, не приходило. Сколько просидел так, неизвестно. Еще б, наверное, сидел, если бы не стук двери, оповестивший о названном госте. Олегу оглядываться не стоило, чтобы понять кто. Бесшумные шаги и укоряющий взор, сверлящий спину, чуял на уровне подсознания.

— Что ты творишь, парень? — Устало проговорил генерал, опустившись рядом. — Когда просил не рыпаться, я имел в виду не бежать к Рощину и не устраивать разборок, а не сидеть с кислой рожей и выдувать все запасы коньяка.