Страсть на грани

— Что-о? — у Леры от изумления даже рот приоткрылся. — Ты хочешь отправить дочку в усадьбу? На все лето?

— Нет, конечно, думаю, она три месяца в сельской глуши может провести только под наркозом, — Олег немного сконфуженно засмеялся. — Думаю, что июня будет вполне достаточно. Потом они с матерью съездят куда-нибудь на море. Чего сидеть в городе, где куча соблазнов, если можно провести время на природе? Шестнадцать лет — опасный возраст. Наркотики, друзья непонятные. А так, может быть, приобщится к прекрасному и Татьяне Ивановне в музее поможет. Наверняка лето — сезон отпусков.

— Да я-то не против, — сказала Лера, — и думаю, что мама тоже. Ее большой души хватит на целый полк детей. Вот только сама-то девочка согласится туда поехать? Ей же это, наверное, совсем неинтересно.

— Согласится, — уверенно сказал Олег. — В конце концов, свежие впечатления еще никому не вредили. У нее сейчас непростой период взаимоотношений с матерью, поэтому она только рада будет сбежать из дому. Поверь мне, я знаю, что говорю. Я же от жены ушел, а не от дочери, так что полностью в курсе того, что происходит в ее жизни.

— Тогда решено, — кивнула Лера. — Я сейчас предупрежу маму, а ты проследи, чтобы Алена взяла с собой правильную одежду. Не открытые сарафаны и модельные лодочки, а шорты, джинсы и кроссовки. И мазь от комаров.

Набрав мамин мобильный номер, Лера с некоторым недоумением вслушивалась в звучащие длинные гудки. Мама не брала трубку, и это было неправильно. Обычно она отвечала сразу или скидывала короткое сообщение, что занята и перезвонит позже. Гудки ввинчивались в ухо, и Лера уже собиралась отключиться, когда Татьяна Ивановна все-таки ответила. Голос был каким-то глухим и снова растерянным.

— Доченька, я не могу сейчас говорить, — сказала она. — Я разговариваю с полицией. У нас убили человека.

Глава шестая Тринадцать — чертова дюжина

«Если хочешь кому-то что-то доказать, докажи сначала себе».

Наталья Гундарева

В усадьбе шумели молодой листвой березы. Ах, как любила Татьяна Ивановна конец мая с его нежными напевами травы и луговых цветов! В воздухе еще не чувствовался летний зной, не висела пыль, поднятая колесами автомобилей на проселочной дороге, ведущей к реке. Природа, как невеста перед свадьбой, была взволнована, невинна и прекрасна в бело-лиловом платье из сирени и кружевной белоснежной черемуховой фате. И в эти дни, напоенные предвкушением лета, Татьяне Ивановне дышалось легче всего.

Отперев тяжелый амбарный замок на входе в барский дом, а затем изогнутым тонким ключиком поколдовав в замке внутреннем, она подошла к пульту охраны и выключила сигнализацию. Неполадки давно были исправлены, и сигнализация исправно работала, не будя по ночам ошибочным сигналом тревоги.

Татьяна Ивановна открыла тяжелые ставни и запустила в прихожую барского дома первые утренние лучики солнечного света. Экскурсий на сегодня не планировалось, то есть дом сможет отдохнуть в тишине. Сама Татьяна Ивановна отдохнуть и не надеялась. В ее планах на день значились несколько совещаний по включению усадьбы Ланских в новые туристические программы, по новым видам выпечки, фестивалю цветов, который она придумала провести в усадьбе в конце июня, а также по бухгалтерской отчетности, которую почему-то срочно запросил областной департамент культуры. Проверок Татьяна Ивановна не боялась, но и не любила.

По дороге в свой кабинет она прислушалась к голосу старого дома. Она всегда слышала его, когда они с домом оставались наедине. Сегодня голос звучал тревожно, словно предупреждая о какой-то неведомой опасности.

— Старый ворчун, — с нежностью подумала Татьяна Ивановна о доме. Последние годы он заменял ей семью — погибшего мужа, умершего отца, выросшую и отдалившуюся дочь. Дом дарил счастье и покой, надежды на будущее и успокоение в старости. Он был ее ребенком, другом, соратником, партнером. Дому она поверяла свои тайные страхи и редкие слезы.

Пройдя в гостиную дома Ланских, она и здесь открыла старинные ставни, закрепив их на стене тяжелыми металлическими крюками. Скользнул по стене шаловливый солнечный луч, успевший первым ворваться в затемненную прохладу гостиной, пробежался по стене, соскочил на пол, метнулся по половицам к статной беленой почке и замер испуганно у ног скрючившегося в углу комнаты мужчины.

Татьяна Ивановна невольно проследила за лучиком взглядом и тоже увидела мужчину, неподвижно лежащего у печи.

— Эй, вам плохо? — громко спросила она, чтобы отогнать подступивший к горлу кислый страх. — Эй, ответьте. Вы кто? Вы живы или нет?

Лежащий не отзывался, и Татьяна Ивановна в отчаянии завертела головой, пытаясь сообразить, кого ей позвать на помощь, и понимая, что ранним утром в доме, кроме нее, никого нет.