Страсть на холсте твоего преступления

— Можешь называть меня маниакальным преследователем твоего творчества, — хмыкнул он, обращая все свое внимание на мою ладонь. Это выбивало с толку.

— Я предпочту называть тебя ярым поклонником своего творчества, — улыбнулась я, заставляя его перевести взгляд на мои губы. Он поднял руку, касаясь подушечкой пальца уголка моих губ. Я сглотнула, задерживая дыхание и все свои ощущения на его прикосновении к губам.

— Пусть будет и так. Я хочу, чтобы твои руки были целы, Тереза.

* * *

В этот же вечер я приняла теплую ванную для утоления боли в мышцах и села напротив холста. Я могла рисовать всю ночь, если бы боль в руке после пореза не отвлекала бы меня. Она мешала сконцентрироваться и будто прочитав мою боль через стену, Харрис заставил обработать руку и поменять повязку. Отвлеченная его заботой, я отложила в сторону недорисованную картину и кисть. Эйвон зашел перед тем, как я ложилась спать, предупредив о том, что завтра меня ждут за ужином семья МакЛин, представители британской семейной преступной группировки, вставшие на сторону Харриса. Я была удивлена информации о том, что они по приглашению лично прилетели из Лондона, чтобы познакомиться со мной и обсудить планы с Харрисом. Неизвестность пугала и весь оставшийся день, после пробуждения, я была на нервах.

Мой выбор пал на атласное изумрудное платье в пол с разрезом на ноге, открытой шее и плечах. Для поздней осени мой наряд точно не подходил, но жадные разглядывания Харриса, когда я спустилась в нём вниз, стоили того. Он подошел ко мне, положив руку на поясницу и наклонился к уху. Меня окутал знакомый тёмный аромат сандалового дерева.

— Каждая часть меня против того, чтобы ты показывала остальным своё платье, — от его честного признания ток наэлектризовался в месте его прикосновения к моему телу, и я скрыла улыбку.

— Это часть плана, Харрис, — напомнила я, услышав гортанный протестующий звук.

— Часть раздражающего плана.

Я думаю, Харрис точно так же привязался ко мне за все те месяцы, что нам приходилось быть рядом. Он не раз проговаривался, что скучал по моим воплям, когда горничные снова потревожили меня в неуместное время. Я же скучала по нему, точнее не так. Я жаждала, чтобы этот мужчина прикоснулся ко мне и зашёл намного дальше, чем планировалось. Я бы позволила ему, отдала каждую часть себя, неприкрытую и обнаженную частичку, которую он бы умело принял. Он бы знал, что со мной делать и как правильно обращаться с моим телом. От мыслей я сжала ягодицы, сердце трепетно забилось о грудную клетку. Я всего лишь сидела рядом с ним в салоне машины и не могла думать ни о чем другом.

Атмосфера ресторана, в котором проводился ужин была спокойной, ненавязчивой и легкой. Люди были не только представителями семьи МакЛин, но и важными лицами, прибывшими из Лондона. Эйвон уважительно представлял меня мужчинам и их женщинам, под руку стоящим рядом. Британские мужчины отличались прекрасными манерами, утонченным вкусом и хорошими нравами. Они уважали женщин и обращались с ними с нежностью и вниманием. Это создавало резкий контраст с моим знакомством с семьей Конте, которые не в счет ставили замужество с партнерами.

К середине вечера я была пьяна тремя бокалами розового шампанского и отошла к столу с закусками, где особое внимание уделила жульену в тарталетках.

— Хорошим аппетитом Вы вряд ли привлечёте к себе должное внимание, — сильный акцент послышался за моей спиной, и я обернулась к мужчине с золотым цветом волос. Его волосы очень напоминали зрелое пшено. Я проглотила остатки пережеванного жульена и улыбнулась его замечанию.

— Моя мама тоже часто делала мне замечания по этому поводу, — призналась я, взяв салфетку со стола и промокнув в нее уголки губ.

— Ваша мама была представительницей элитного общества, я предполагаю, — его акцент коверкал некоторые ирландские слова, но стоило отдать ему должное за знание языка.

— Да, она входит в их число.

— И всё же Вам стоило взять у неё пример, — его тон вызывал у меня раздражение и краску. Меня отчитывали за то, что я прилюдно съела пару тарталеток. Какой ужас! Только я хотела выразить всё своё недовольство в его сторону, рука Харриса обхватила мою поясницу. Он, конечно же, заметил моё красное лицо.

— Харрис, друг мой, я не знал, что эта молодая особа с тобой, — его подлизывания в сторону Харриса оставляли желчь в моём горле. Противный. Харрис крепче сжал ткань моего платья, стараясь контролировать меня и ситуацию.

— Тереза представляет мою семью. Это с ней ты должен был познакомиться, МакЛин, — но холодный тон Харриса единственное, что никогда не изменится. Я прищурено осмотрела мужчину перед собой: приглаженные светлые волосы, ярко-голубые пугающие глаза, бледная аристократичная кожа, словно мрамор и прямой нос. Он держался прямо и уверенно, будто статуя. Он был пугающим, его взгляд был призрачным.